Михаил Левитин - Возлюби ближнего!

«И как все интересно устраивается, — подумал я. — Теперь, пожалуй, нет смысла посылать гринде дельфинограмму о гибели Адвентиста. Зачем омрачать торжество?»

Я радовался, что отец жив, а что знаменитый артист, да еще вдовец, мой папаша, сомнений быть не могло.

— Плыли бы вы отдыхать… — заикнулся было я, обращаясь к престарелой паре.

— Как же это мы уйдем? — пробурчали в один голос муж и жена. — Уж если вот они (старик показал на тупорылых) откликнулись, то нам, настоящим дельфинам, бросать вас одного никак не полагается!

Делать нечего, хотят остаться, пусть остаются. Я еще раз поблагодарил свою родню и приказал ждать сигнала.

Ждать пришлось недолго. Скумбрия первой увидела бесшумно крадущихся акул. Их оказалось совсем не восемь раз по четыре. Не зря за барабульками и судаками установилась репутация паникеров и врунов.

Всего я насчитал шесть акул. Все они были мои старые знакомые. В тот раз, когда я дрался с желтой акулой, они находились в ее свите.

Первым нас увидел предводитель акульей шестерки и еще издалека закричал:

— Мы приплыли сюда с мирной целью. Мы разыскиваем мудрого попугая. Он нам очень нужен.

Как выяснилось, суеверные акулы предприняли свое путешествие, чтобы, разыскав Адвентиста, узнать, что их ждет в будущем.

Я уведомил акул, что они опоздали и ученого попугая уже нет в живых.

— Не понимаю, — возмутилась скумбрия. — Если вам был так нужен попугай, зачем же вы его тогда проглотили?

— Это мой отец его проглотил, — признался вожак, — и мы его об этом просили. Иначе разве доставишь попугая из одного океана в другой? Ведь плавать-то он не может.

Всплакнув по поводу гибели попугая и заверив меня в своем миролюбии, акулы наскоро распрощались и отправились в обратный путь.

Вслед за ними уплыли и храбрые старики. Не имея возможности отблагодарить их чем-нибудь за отзывчивость и отвагу, я пообещал при случае прислать им недавно изобретенное полоскание для укрепления дельфиньих зубов.

О чудодейственном полоскании ходило множество всяких слухов. Утверждали, что некоторым морским дельфинам оно очень помогало.

Кстати, мне бы оно тоже теперь пригодилось. Дело в том, что еще в схватке с желтой акулой я сильно расшатал передние зубы.

Но больше всего страданий доставляла открывшаяся рана, которую я получил в том же памятном сражении.

Желая облегчить мою боль, участливая скумбрия опрыскала больное место жидкой черноморской грязью и после нескольких разведок обнаружила недалеко от берега источник целебной воды.

Но, несмотря на все принятые меры, выздоровление мое шло крайне медленно.

Боль была настолько сильная, что я даже не мог пошевелить плавником. О свидании с Лидой Катушкиной нечего и думать, и это мне причиняло самую нестерпимую боль.

— Да, — сказал я однажды скумбрии, — грязевое лечение и вся эта древняя подводная медицина — вещи, понятно, проверенные, но есть все же и другие, более современные средства.

Скумбрия, принимавшая любое замечание, как упрек по ее адресу, раздраженно пискнула:

— Что вы, собственно, имеете в виду?

Клятвенно заверив мою вспыльчивую сиделку, что я не питаю к ней иных чувств, кроме пожизненной благодарности, я подробно рассказал об осьминоге, пришивающем морским черепахам новые хвосты. При этом я высказал предположение, что если старый лекарь делает такие сложные операции, то, может быть, он возьмется вылечить мою рану?

Благодаря обширному знакомству, скумбрия в тот же день выяснила местонахождение хирурга-осьминога.

— Вам, как всегда, дико повезло! — обрадовала меня скумбрия. — Ущелье, где практикует этот осьминог, почти рядом. До него отсюда хвостом подать. Правда, желающих попасть к нему целый косяк… По десять операций в день делает…

— Устает, наверное, старик сильно, — пожалел я. — Такую нагрузку и молодой не осилит.

— А вы за него не бойтесь, — больше с восторгом, чем с завистью, сказала скумбрия. — Он же, учтите, осьминог. Если даже четыре ноги устанут, так еще четыре всегда в резерве.

Знаменитый осьминог оказался улыбчивым старичком, добродушным, весело покрикивающим на своих многочисленных помощников, среди которых, к моему удивлению, была даже одна зубатка. Ей осьминог поручал вытаскивать зубами глубоко застрявшие занозы у гладкокожих налимов.

Со мной обстояло все очень просто. Осьминог даже не пожелал выслушать приготовленные скумбрией комплименты по его адресу.

— Некогда, некогда! — прохрипел он. — Тащите сюда больного и приготовьте инструмент!

Меня положили на большие подводные камни.

— Чистый пустяк! — констатировал осьминог. — Сейчас я ему сделаю тоненький рубчик, и он может опять драться с акулами сколько его дельфиньей душе угодно!

Закончив в какие-нибудь двадцать морских минут операцию, старый лекарь похлопал меня дружески по спине всеми своими восемью ногами, что, не скрою, было довольно чувствительно, и привычно столкнул с операционного камня.

— А теперь, если располагаете временем, — обратилась к нам особенно тронутая скумбриевой речью симпатичная осьминогиха, — мы приглашаем вас проследовать за нами в главный залив. Там сегодня особенное торжество. После долгих и тяжелых экспериментов моему мужу удалась редчайшая операция. Он впервые в подводных условиях заменил старой морской ящерице обветшалый хвост хвостом погибшего, по собственной неосторожности, ее совсем юного племянника.

В морской ящерице я сразу же узнал ту самую особу, о которой вспоминал в начале повести.

На этот раз она так раздулась от распиравшего ее самоуважения, что выглядела еще глупее, чем прежде.

Надменно оглядев огромную толпу любопытных, ящерица торжественно и важно проползла мимо нас, даже не ответив на мое приветствие.

Надо сказать, что внимание собравшихся было сосредоточено на пружинившем, пышном, почти не ношенном ящеричном хвосте.

На осьминога, сотворившего это чудо, как это уже не раз случалось в нашем подводном мире, никто даже не взглянул. Судя по всему, его самого вся эта шумиха ничуть не интересовала. Он явно устал и теперь радовался, что может наконец вытянуть ноги и потолковать с женой о своих семейных делах. Иногда в их разговор вмешивалась зубатка, она восторгалась красотой пришитого хвоста, но сам осьминог, хотя и соглашался с высокой оценкой его работы, однако уверял, что можно было бы сделать еще красивее.

Хотя мне, как и скумбрии, был хорошо известен умственный потенциал ящерицы, мы все же были уверены, что в благодарность за все, что сделал для нее старый осьминог, она хотя бы обнимет его на прощание и пожмет ему хотя бы одну ногу. Но ничего этого не произошло.