Михаил Левитин - Возлюби ближнего!

Не по этой ли причине количество тщеславных людей ничуть не уменьшилось, и если в их число не попал все-таки Василий Георгиевич Лупцов, то только потому, что его тщеславие было совершенно бескорыстно и начисто лишено каких-либо соображений меркантильного порядка.

Скромный человек, Лупцов был вполне доволен жизнью, и денег, которые зарабатывал он в Дымске, ему хватало.

Город Дымск находился в том самом районе континента, где благодаря частым морозам и тяжелым скалистым дорогам к зарплате полагались всякие надбавки, а отпуска предоставлялись такие продолжительные, что у некоторых жителей средней полосы вызывали нестерпимую зависть. Но во всем остальном город был похож на очень многие возникшие в последнее десятилетие города с небольшим прошлым и сказочно огромным будущим.

В Дымске, если говорить о его недалеком прошлом, когда он был всего лишь малюсеньким селением с двадцатью охотниками, все изменилось с тех пор, как неутомимые, бородатые геологи нашли ценные минералы и еще какое-то редкое горючее.

И вот тогда таежно-гористый поселок Дымово превратился в город Дымск, а коренные жители, не видавшие железной дороги даже в кино (поскольку такового в их краях раньше не было), быстро обзавелись собственным аэродромом и ежемесячно летали в краевой центр сдавать пушнину, покупать докторскую колбасу и пудовые парфюмерные наборы, куда обязательно входили туалетное мыло «Лель», одеколон «Ромео» и в качестве принудассортимента — лак для сохранения прически.

Быстро растущий Дымск ощущал невероятную нехватку кадров. И не удивительно, что приехавшему туда Лупцову сразу же предложили занять два места. Одно основное, другое — по совместительству. Это оказалось не очень обременительным по той причине, что основная работа в местной нотариальной конторе в качестве инспектора общего отдела была хорошо знакома Василию Георгиевичу, а служба по совместительству не требовала большой затраты времени.

Но даже не эти привилегии соблазнили Лупцова. Очень уж необычной и уже по этому одному очень соблазнительной оказалась должность «испытателя мужской обуви» на местной фабрике кожизделий.

Особенно привлекала в этой должности возможность находиться не в закрытом помещении, а пребывать на свежем воздухе. По инструкции обувь испытывалась в «нормальных условиях носки», то есть в прогулке по улицам, в занятии спортом и даже в «танцевально-плясовом применении».

В тот вечер, когда разыгрались события нашего повествования, Василий Георгиевич Лупцов, отдохнув после семи часов, проведенных в нотариальной конторе, отправился на очередное испытание обуви. На этот раз предстояло проверить прочность бесшнурковых туфель с модным вельветовым верхом и широким капроновым каблуком.

В дни, когда Лупцов шел из дому на очередную ботиночную операцию, он был в каком-то особенно приподнятом настроении. Спокойное сердце Лупцова то трепетно замирало, словно на санях спускался он с крутой горы, то начинало учащенно стучать, и он ощущал небывалый прилив энергии, чувствовал готовность к чему-то важному, трудному и очень серьезному.

Технология испытания обуви в целом, понятно, отличалась от испытания нового самолета или мотора, но в отдельных деталях была несколько схожей. Лупцов сам выработал точный план этой малоизвестной широким слоям населения операции.

Так же, как летчик-испытатель, Василий Георгиевич начинал с того, что тщательно проверял состояние «взлетной дорожки» и точно засекал время начала процедуры.

В отличие от авиатора, Лупцов считал началом не подъем в воздух, а надевание испытуемой обуви. Надевал он ее тут же, на берегу Тарабарки, а свои обиходные туфли — те, в которых явился сюда, аккуратно складывал и клал в портфель.

Программу испытания для каждого вида обуви Василий Георгиевич составлял сам, без каких-либо указаний начальства. Он знал, как много зависит от его старания, инициативы и, не боимся сказать, творческого отношения к делу.

Проявляй Лупцов меньше рвения, начальство вряд ли бы выразило какое-нибудь неудовольствие. Правда, начальство знает, что проверка важна, без нее, без этой испытательной канители, новый образец остается всего только образцом и в поточное производство пойти не может.

«И это очень даже похвально, — рассуждало начальство, — что Лупцов так придирчив, строг и объективен, испытывая качество проверяемого образца. Но ведь вот другие его коллеги не столь уж суровы, и, однако, результаты их проверок не ввергают в уныние, не заставляют без конца улучшать опытную пару».

Каждый раз, когда главный инженер обувной фабрики выдавал Лупцову очередной образец, он, преодолевая чувство неловкости, напоминал:

— Вы уж особенно не придирайтесь, Василий Георгиевич! Человек, я знаю, вы по натуре своей добрый, а вот нас, грешных, не жалеете. Из-за вашего заключения укороченные валяные ботики с производства снять пришлось… Очень уж вы их разлохматили…

Такие слова Лупцову слушать было нелегко. Понятно, имелась полная возможность вроде как бы не заметить некоторые не очень существенные недостатки тех самых валяных бот, о которых теперь вел речь начальник. Тем более обувь эта предназначалась для людей пожилых, за особой красотой не гоняющихся. Но в последний момент, когда он писал свое заключение, в голову пришло и такое соображение:

«А почему, собственно говоря, недорогая обувь должна быть менее качественна, чем какие-нибудь пижонские молодежные бульдоги? Ведь если так рассуждать, то хорошо и вкусно варить нужно только дорогие блюда. А овощная еда или каша простая — их, выходит, кое-как стряпать можно?»

Вот почему, выслушав претензии начальства, Василий Георгиевич разводил руками и извиняющимся тоном отвечал:

— Вы уж поймите меня, Казимир Афанасьевич, не по своей прихоти действую, а от имени всех покупателей… Вы же сами мне говорили, когда я к вам поступал, что к обязанностям моим надо с государственной точки зрения подходить… Вот я и стараюсь.

И главный инженер ничего на это не мог возразить по той причине, что понимал всю глубокую правоту рассуждений Василия Георгиевича и не раз ставил другим в пример сознательное отношение Лупцова к своим служебным обязанностям.

Выйдя из дому, чтобы направиться в прибрежный район, Лупцов обратил внимание, что погода резко ухудшилась. Дул пронизывающий сырой ветер, и надежды на то, что он быстро утихомирится, не было никакой.

«А что, если отложить эту сапожную операцию на денек?» — подумал Лупцов. Но обувь, предназначенная к сегодняшнему испытанию, относилась к разряду «повседневной», а потому и испытать ее необходимо не в сухой летний день, а именно в непогоду.