Михаил Левитин - Возлюби ближнего!

«Странный парень, — думал Алексей, торопясь к последнему поезду метро. — Непременно расспрошу Надю. И почему она раньше о нем никогда не рассказывала?»

В вагоне метро Алексея укачало, и он мгновенно уснул. Всю дорогу ему снилась Надя и злой, с перекошенным ртом ее «дальний родственник». Будринцев лаял по-собачьи и, смешно приседая, выкрикивал какую-то белиберду.

Алексей так громко смеялся, что соскользнул со скамейки. Проснулся он от крика:

— Вставайте, гражданин! Приехали! Мы вас в депо привезли.

Беря в руки иной роман, читатель уже заранее знает, что настоящий герой — это не тот, кто делает людям добро, а тот, кто в первой половине литературного произведения водится с дурной компанией, пьет, совершает аморальные поступки.

Только значительно позже, где-то во второй половине романа, герой начнет перестраиваться и совершит целый ряд благородных поступков, женится на некрасивой многодетной вдове и приобретет годовой абонемент в филармонию.

Зато персонажи отрицательные ведут себя в этих произведениях так, что все их принимают за положительные.

Что касается Сергея Николаевича Будринцева, то он ничуть не походил на такого литературного негодяя. Он вряд ли мог обмануть кого-нибудь своими внешними данными и уж совсем не прикидывался рубахой-парнем, никого не стремился ввести в заблуждение, совершая время от времени благородные поступки, не позировал фотографам для Доски почета и не выдавал себя за человека будущего, ремонтируя безвозмездно электроутюги и радиолы.

В отличие от литературных негодяев, он открыто демонстрировал отвратительные черты своего характера, и, как ни странно, люди, с которыми он общался, считали его не таким уж плохим, утверждая, что он сам на себя наговаривает, — а это гораздо лучше, чем любая, даже самая хитроумная маскировка.

Пожалуй, только один-единственный человек — мать Нади, женщина пожилая и по слабости зрения малознакомая с современной беллетристикой, сразу же, с первого дня знакомства, после ухода Будринцева сказала своей дочери:

— Ну и паршивого же ты человека к нам в дом приваживаешь. И лицом он неприятный, да и рассуждения у него какие-то нехорошие. Неужели сама не заметила?

— Заметить — заметила, но все это еще ничего не значит, — возразила Надя. — Помнишь, на днях по телевизору пьесу показывали? Так там один парень даже за убийцу себя выдавал, а на самом деле оказался вполне порядочным человеком.

— А мне телевизор смотреть некогда, — проворчала мать, — я что в натуре увидела, про то и говорю!

Спустя месяц после именин Алексей снова встретил Будринцева у Нади.

Дверь Алексею открыла Ирина Федоровна. Она и прежде хорошо встречала Алексея, но на этот раз просто не смогла удержать своей радости.

— Наконец-то… Появился, слава богу. Шутка сказать — целый месяц был в командировке, по чужим углам мыкался! Замучают они тебя этими командировками, Лешенька! А все почему? Все потому, что семейного человека с места сдвинуть трудно. Вот вас, холостых, и посылают.

Объяснив доброй Ирине Федоровне, что в командировку он попросился сам, чтобы на месте проверить усовершенствованный им станок, Алексей осведомился, дома ли Надя.

— Дома! — махнула рукой старуха. — Собиралась пойти больную подругу навестить, да, как на грех, воображала этот приперся. — И видя, что Алексей не догадывается, о ком идет речь, пояснила: — Будринцев тут… Ну, гитарист этот… плешивый.

— Понимаю. Ваш дальний родственник.

Ирина Федоровна рассмеялась:

— Кто его знает — может быть, и родственник. Все мы, говорят, от обезьян произошли.

Отношение Ирины Федоровны к Сергею Будринцеву ничуть не насторожило Алексея. Мало ли что скажет старый человек!

Обрадованный, что Надя дома, он быстро вошел в комнату.

На лице Нади Алексей сразу же заметил явные следы растерянности. Будринцев сидел у стола и что-то быстро записывал в записную книжку. Он снисходительно кивнул головой, быстро поднялся с места, погладил лысину, вскинул за спину гитару и, сказав: «Привет этому дому — пойдем к другому», — вышел из комнаты.

Как только ушел Будринцев, Ирина Федоровна потащила Алексея на кухню пить чай с черничной ватрушкой. Тут как-то все сразу пошло по-другому. Рассказывая подробности своего командировочного житья, Алексей подолгу заглядывался на свою Надю, и всепонимающая Ирина Федоровна, вдруг спохватившись, что забыла купить постное масло, поспешила в магазин.

Оставшись наедине с Надей, Алексей набрался смелости и, преодолев свою извечную стеснительность, произнес короткую, но вдохновенную речь, смысл которой угадает даже самый несмышленый читатель.

В этот памятный вечер, на фоне аккуратно нарезанных кусков почти не тронутого пирога, Алексей Чудновский объяснился в любви Надежде Бурылиной, предложив ей в любое свободное от работы время посетить Дворец бракосочетания.

— Хорошо, — ответила Надя, когда в ожидании ее решения Алексей старательно вытягивал рукав рубашки. — Подождем. Торопиться не к чему. Есть кое-какие детали… Подумаем… Пошевелим мозгой!

Попадаются ведь иногда люди, начисто лишенные чувства красоты, как иные лишены чувства юмора. Этим несчастным все равно, что висит на стене — рыночные лебеди или Сикстинская мадонна.

К таким людям, как это ни прискорбно, придется отнести и героиню повести — Надежду Бурылину. Она понимала, что собой представляет Сергей Будринцев, и тем не менее на каждом шагу подчеркивала, что он ей очень и очень нравится. Однако на многократные предложения Будринцева стать его женой Надя отвечала знакомой читателю фразой: «Торопиться не к чему. Есть кое-какие детали… подумаем, пошевелим мозгой!»

В тот день, о котором пойдет сейчас речь, Ирина Федоровна в сотый раз завела с дочерью разговор о женихах. Крайне неодобрительно отзываясь о Будринцеве, она расхваливала Алексея, особенно подчеркивая его скромность.

— Нашла что хвалить, — фыркнула Надя, — это в девятнадцатом веке ценили скромность! Сейчас, дорогая мамуля, в моде люди напористые! И чтобы хватка у них была настоящая, и чтобы известность они имели!

— А какая, скажи мне, известность, — возмущалась Ирина Федоровна, — у твоего вихлявого гитариста?

Но Надя и тут не сдавалась:

— Пока нет, но будет. При его задатках он еще весь город о себе говорить заставит. Сержик — он такой! Он свое возьмет!

— Погубишь ты себя! — в сердцах сказала мать.

Но Надя уже не слушала. Она вертелась у телефона и весело кричала в трубку:

— А, это ты, Алешенька? Забегай за мной и рванем в кино. Я так без тебя соскучилась, так соскучилась…

Ирина Федоровна немного успокоилась.

— И до чего же несамостоятельная девчонка!

Одно только и обнадеживало Ирину Федоровну, что Надя еще ни на ком не остановила своего выбора.