Александр Архангельский - Зеленый портфель

Он варежку разинул, утих, а потом говорит:

— Годится! Ты чего тут, корешок, болтаешься?

Да вот, объясняю, спьяну заехал, а куда, и сам не знаю. Довези до России, будь человеком! Заплачу — хоть нашими, хоть ихними!

Не-е, говорит, не положено. Ты, как я понимаю, или шпион, или по контрабанде. А нам не положено…

Но тут, на мое счастье, напарник его проснулся. Тот оказался человек.

Поехали, говорит. Я верю: от тебя нашенским перегаром несет. В случае чего на КПП разберутся. Ежели шпион, расстреляют, если честный — вечная каторга с подселением. Вообще-то, говорит, такое происшествие очень даже возможно. Пограничникам, что нашим, что ихним, на этих заблеванных алкашей-туристов смотреть уже с души воротит. Вполне, что и допустили просмотр.

И поехали мы!

Дал мне этот напарник из своих запасов банку пива в лечебных целях, бутерброд с колбасой. Я ем бутерброд, а колбаска-то нашенская! С крахмальцем, с наполнителем, с оптимально-минимальным содержанием фарша! И заслабел я тут, товарищи! И заревел, как мальчишка, и все повторяю, будто заклинило: — Все, мужики! Вот это пиво последнее! Все, мужики! — и плачу, как в кино, сопли размазываю. Вон как меня катаклизьма шарахнула, а вы говорите…

Ну, а на КПП все было без всякого бюрократизма.

Там — с нашей стороны — мой шпион-корешок уже часа два как об шлагбаум колотился. И все пограничники чесали в своих зеленых фуражках, как же так получилось, что по поголовью туристов — ажур, а по факту — один лишний на нашей стороне болтается.

Так что, когда меня подвезли и все выяснилось, оченно все этому обрадовались и меня чуть ли не целовать были готовы.

Торжественного, правда, митинга никакого не было, врать не буду. "Быстро-быстро! — говорят. — Чеши в свои пределы! Пока начальство не прочухалось!"

Выпихнули за загородку, а с той стороны, смотрю, и моего товарища по закадычной диверсионной работе выпускают. И точно, как в фильме "Мертвый сезон", идем мы навстречу друг другу… Он, конечно, ржет как лошадь, орет: "Гут!" Я на него тоже особого зла не держу. "Бхай, бхай! — отвечаю. — Я же говорил: прорвемся, не трухай!"

Хотел я было свою шапку с него получить, но он не отдал. В знак, говорит, мира и вечной дружбы между планетами. Я думаю, пусть. На том и расстались.

И вот с тех самых пор, друзья мои, насчет выпить какой-нибудь вредной гадости внутрь, чем так озабочена нынче наша великая держава, — меня уже не колышет. Чего и вам желаю.

Я теперь, все больше, по лекционно-пропагандному делу. По всей области нарасхват! У меня две коронки: "Как я дожился до жизни такой" — это первая лекция, а вторая: "Хельсинки — город контрастов". Будете в наших краях, заходите посетить. Я вам и не такое совру.

…Вспоминается мне ранняя погожая осень. Август был с теплыми дождиками в самую нору, в середине месяца, около Дня работника торговли. Помню раннее, свежее, тихое утро — и запах эквадорских бананов, тонкий, сильный, осенний. Во дворе перед домом стоят автомобили — "Волги" в экспортном исполнении; надежные, как першероны, "мерседесы"; крепенькие, ядреные "вольво" — всех марок и не персчесть. Изредка запнется взгляд об видавший виды "жигуленок" — это кто-то из соседей-неудачников, приглашенный либо по старой памяти, либо по иным соображениям…

Багажники всех машин раскрыты, и видны большие картонные ящики с яркими наклейками. В ящиках лежат грозди бледно-зеленых эквадорских бананов, грозди, похожие на кисти великанских загребущих рук. Одуряющий запах бананов, запах экваториальных стран и морей, заставляет хозяев и гостей вспоминать прошлогодний круиз по Средиземному морю, небывалую дешевизну золотых изделий в Александрии, позапрошлогоднее путешествие по Франции и роскошные развалы осенней демпинговой распродажи, позапрошлогодние знакомства на Золотых Песках — знакомства, которые нет-нет, да и напомнят о себе щедрыми посылками… Водитель "мерседеса" — не владелец, нет, я уже научился отличать водителей от владельцев по выражению глаз, — сочно хлюпая, доедает третью банановую гроздь.

Понемногу дом начинает просыпаться. Какие-то яркие, но неприметные женщины начинают ладить стол под завтрак. Потом появляются мужчины — по большей части грузные и обрюзгшие, но есть и спортивного склада. все в тренировочных костюмах с несмываемым клеймом "Адидас" — "Адидас" на каскетке, "Адидас" на груди, "Адидас" на кроссовках. Мужчинам тяжко. Водители мгновенно достают из погреба, со льда, запотевшие бутылки боржоми, "ессентуков № 17", перье, фанты, кваса, "байкала", "тархуна", японское баночное пиво. Мужчины, кому позволяет присутствующий среди гостей знаменитый иглоукалыватель, открывают банки с пивом и смеются над владельцем "Жигулей", который такую банку видит впервые и не знает, с какого конца она открывается.

Потом кто-то спохватывается, что нет музыки. Водители выносят из дома во двор колонки, и новенький "Шарп" начинает распространять свои звуковые квадрафонические волны надо всей средней полосой.

На стол, покрытый расшитой народными умельцами скатертью, начинают ставить блюда с холодной телятиной, заливным, бужениной, карбонатом, тонко нарезанным балыком, с только что доставленной вместе с бананами рыночной зеленью. Появляется и фигурная бутыль сувенирной водки "Золотое кольцо" — это вызывает у женщин нарекания, впрочем, не у всех. После непродолжительного завтрака мужчины распечатывают блоки сигарет и начинают, куря, вспоминать прошлые охотничьи победы: полевание кабана в Закарпатье, фазанью охоту с борзыми на Памире и самое значительное событие в жизни хозяина — отстрел последнего тигра в тургаях Сары-Камыша. Потом кто-то вспоминает, что где-то в Архангельской области живет еще пара мамонтов, а у него там как раз знакомый охотовед. Тут же всем приходит на память подвиг верного егеря Сеньки, который, видя, что натренированный и надрессированный кабан в последнюю минуту струсил, сам на карачках выбежал на номера и пал с большим последующим скандалом под многочисленными выстрелами. Потом разговор переходит на оружие, и мужчины достают свои "зауэры", "барсы" и "тулки" ручной работы.

От выстрелов просыпается припозднившаяся молодежь во флигеле, и сейчас же наперекор "Шарпу" врубается мощнейшая "Акаи", выделяя в окружающую среду нечто вроде песни: