Александр Архангельский - Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды

Нашему поколению, кому от сорока до пятидесяти, повезло. Мы прошли невероятную историческую школу, прожили несколько эпох. Каждая из них могла затянуться на целую жизнь. Но просвистели – не заметили. А сколько будет поворотов впереди! Возможно, тяжких. Наверняка рискованных. Но, может статься, и счастливых: нам везло уже неоднократно. Детская вера в чудо не исключает взрослой трезвости подхода к жизни; готовиться к худшему в надежде на лучшее – вероятно, правильней всего. В любом случае никто уже не отнимет у нас главного: ощущения родной истории как неостановимого процесса, мучительного, радостного, трагического, дающего шанс выскочить из тупика в последнюю секунду и грозящего провалом в бездну, когда, казалось бы, все худшее осталось позади.

Собственно, это мироощущение не историка и не политика. Это мироощущение летописца. Историк старается смотреть на свой предмет как бы извне быстротекущего процесса. Во многом это иллюзия: в историческом пространстве невозможно найти объективную точку отсчета, совершенно не зависящую от человека, его ориентиров, морали, веры, идеологии. И все же можно попытаться ограничить свой интеллектуальный произвол до предела, аскетически отсечь все лишнее, случайное, опереться на документ как таковой. Политик воспринимает жизнь сквозь призму тактического интереса и стратегической задачи; событие ценно для него не само по себе; важно лишь, содействует оно или мешает добиваться цели. Летописец – не прямой участник, но и не сторонний наблюдатель; он видит сиюминутное как проявление вечного, и при этом – как зависящее от нашей воли, нашего этического самоопределения. Современность для него – история, данная в ощущениях, еще не остывшая, не завершившаяся; это внешняя дробность, изначально наделенная внутренней цельностью. И подневная, недельная, помесячная роспись происшествий лишь выявляет логику движения страны и мира сквозь ускользающее время.

Книга, которую вы держите в руках, основана именно на этом принципе, на этой оптике. Хронологически она продолжает сборник «Базовые ценности: инструкции по применению», который был выпущен издательством «Амфора» весной 2006 года. Ключевая, сквозная тема «Базовых ценностей» была подсказана срединным периодом путинского царствования: год от года нарастало чувство, что большая, разнородная страна в гражданском отношении ничем не связана, не объединена; что общественному поиску простейших базовых ценностей, объединяющих гражданскую нацию, властвующий класс предпочел строительство потемкинских муляжей, производство дымовых завес. Мы из недели в неделю фиксировали это нарастание политической мнимости, смысловой кажимости. Рано или поздно мнимости должны были сложиться в своеобразную систему, оформиться в некие устойчивые мифы, живущие своей самостоятельной жизнью и способные, в свою очередь, порождать новые мифологемы. Из самих себя. Вегетативно. Без соприкосновений с реальностью.

Внутренний сюжет нового публицистического повествования – мифология третьего срока .

10 мая 2006 года в президентском послании впервые прозвучал намек на то, что Путин может остаться во власти. Он процитировал Франклина Рузвельта и подтекстом отослал нас к примеру Столыпина; всякий опытный наблюдатель с ходу читал сквозь строки: Рузвельт нарушил неписаную традицию американских президентов занимать свой пост не более двух сроков кряду – и был переизбран еще дважды, чтобы продолжить борьбу с Олигархией, завершить преодоление Депрессии и открыть Второй фронт. А Столыпин, как помнит каждый, просил у истории двадцать лет политического покоя для полного преобразования России – и не останавливался ни перед чем, чтобы погасить разгорающуюся революцию. Которая все равно произошла.

Затем в МГИМО состоялась конференция, посвященная великому учителю российских кормчих Рузвельту; на конференции выступил штатный идеолог власти Владислав Сурков. Стало окончательно ясно, что мода на рузвельтианство носит системный и обдуманный характер: тут же по ключевым каналам пошли как бы документальные фильмы про борца с американской олигархией. Выстраивая жесткую параллель Великая Депрессия – Великий Президент – Великая Победа, режиссеры и технологи подводили зрителей к простому выводу: ВВП тоже надо остаться. Равнение на рузвельтат.

При этом сам президент последовательно, четко говорил: я на третий срок не пойду и конституцию менять не буду. Говорил прямо, без привычного уклонения в политическую риторику. Слова руководителя и действия его ближайших подчиненных расходились все дальше; возникало предгрозовое напряжение общественной атмосферы. Гадания о том, уйдет ли Путин, останется ли, в каких формах, на каких основаниях, по существу, были пригашены только 11 декабря 2007 года. Когда стране официально предъявили преемника и наш медвежий угол украсился триумвиратом говорящих фамилий: Медведев, Грызлов и Сурков. Утром следующего дня была очерчена схема управления страной после мартовских выборов. Разговоры про третий срок как бы пригасли. Но до конца эти гадания самоисчерпались только что. А эпилог в действительности еще впереди.

Естественно, что в колонках, которые публиковались все это время на сайте «РИА Новости» и составили основу книги «Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды» [1], я в той или иной форме возвращался к теме третьего срока. Откликался на животрепещущие темы, уходил в сторону, увлекался мелочами, а все равно – история заставляла возвращаться к сквозному сюжету. Я писал о том, что управляющий класс, неожиданно для всех – и для себя – взявший власть на рубеже 90-х и нулевых, мучительно ищет ответ на неразрешимые вопросы: как сохранить иллюзию стабильности, когда ты сам ощущаешь себя балансирующим на краю бездонной пропасти? как обосновать свое право обладать страной после исчерпания путинского мандата? чем заполнить идейную пустоту, воцарившуюся в обществе – во многом по вине так называемых элит?

И все же я не столько анализировал расклады и расстановки сил, сколько обсуждал гуманитарную проблему: какими подменами ценностей, какими идеологическими микшерами пользовалась власть, прикрывая правду о собственном замысле; какую гуманитарную цену мы заплатим за ее политическое волхование. Под прикрытием пустых разговоров о Рузвельте мы стройными шагами двигались навстречу Кондопоге и грузинским событиям; припугнув страну тенью страшных фошыстов , которые, в свою очередь, стращали мир угрозой жутких жыдов [2], наши элиты стали с оружием в руках выяснять отношения между собою – и на территории России (убийство Политковской), и в границах Британской империи (история с Литвиненко); а потом, как бы вновь спохватившись, стали размахивать хоругвями и прикрывать свою бессмысленность – иконами.