Владимир Котенко - Служебный гороскоп

Он шел и мыслил: что такое счастье без границ и берегов? В растрепанных чувствах завернул в пивной бар, взял сухариков, клал их в рот, заливал пивом. В баре было шумно и уютно. За соседним столом сидел Грошев, знакомый по университету, а с ним какие-то расфуфыренные девицы.

Судаков подсел к ним.

— Что такое счастье, знаешь? — спросил он у захмелевшего Грошева.

Грошев кончил философский факультет и, естественно, знал:

— Это состояние человека, которое соответствует наибольшей внутренней удовлетворенности…

Но тут его язык совсем заплелся, и голова пала на стол.

— А вы, девушки, счастливы? — стал пытать Судаков новых приятельниц.

Они мотали головами, и не понять было: счастливы ли или под хмельком. «Пожалуй, это не счастье, а кайф», — подумалось Судакову. Ему стало скучно, и он покинул бар.

Среда, как известно, центр недели, из этого все вытекает. В среду на работу приходят и уходят по собственному желанию, а если не уходят, то потому, что не приходят. В этот день стали вызывать тех, кто еще не был счастлив. Люди выходили из кабинета начальника, хватая ртом воздух, но еще не наказывали. Состоялся открытый диспут за закрытой дверью с повесткой: «Что есть счастье?» Поскольку никто не знал, свое толкование этой категории дал Гаврюхин:

— Сперва я тоже не знал, с чем его едят, это простое человеческое счастье. Был я сперва рядовым товарищем, но мне очень хотелось попасть в местком, потому что я мечтал расти над собой. Однако вы меня не избирали, на отчетно-выборном собрании за меня был подан всего лишь один голос, да и тот, не скрою, мой собственный. Другой бы успокоился, но я стал мечтать о должности председателя. Мечтал по-хорошему, без зависти, без задней мысли. И в этом году мечта сбылась. Меня избрали. И теперь, если вы спросите меня: есть ли на свете человек счастливее, чем я, то отвечу: нет, не было, не будет и не надо.

Все крикнули «ура», но как-то тихо, никто не расслышал, не было у людей полной уверенности, что Гаврюхин достиг идеала, а главное, на этом остановится.

Четверг прошел спокойно, но в пятницу над головой Судакова навис дамоклов меч. Судакова вызвали и спросили:

— Итак, дорогой товарищ, ты счастлив?

— Не знаю.

— А кто знает?

— Не знаю.

— Значит, не очень. Тебе премию подкинули?

— Подкинули.

— Колбасы в буфете взял?

— Взял.

— Селедку обещали?

— Обещали.

— Вопроса нет. Вопрос снят окончательно. Чувствуешь свое счастье?

Судаков прислушался к себе. Сердце стучало ровно, душа не пела, все было обыденно.

— Не знаю.

— Плохо. Это саботаж. Ты не можешь быть счастлив или не хочешь? Сознайся.

Судаков бормотал:

— Не знаю. Я и сам не рад. У меня радикулит. Может, от него?

— Справка есть?

— Есть.

— Предъяви.

Разрешили ему по случаю болезни остаться несчастливым, но выговор все-таки влепили.

Он шел домой, ощущая в душе радостную просветленность, безбрежность, как если бы плескалось внутри ласковое теплое море. Душа пела и плясала.

Разрешили остаться несчастливым. Вот оно — счастье!

40-летний разведенный мужчина, назовем его Сашей, субботним вечером сидел в своей однокомнатной квартире и слушал надоевший магнитофон. В квартире было тепло, а за окном ярилась метель, описание которой нынче можно встретить лишь в старинных романах и романсах.

Легко, как сани по снегу, скрипнула незапертая входная дверь, и в дом, шурша бесчисленными цветными юбками, вошла молодая цыганка.

— Красавчик, давай погадаю, — обратилась она к хозяину, хватая его за руку.

— Давай лучше я тебе погадаю. И позолоти ручку, — стал дурачиться хозяин.

Такой оборот цыганку не устраивал, она повернулась к двери, Саша удержал ее руку.

— Куда в такую метель? Хочешь, накормлю?

— Накорми, ясноглазый, — согласилась она.

Он помог ей снять плюшевую, порядком потертую курточку, подчеркнуто бережно повесил рядом со своей дубленкой. Она стянула с головы платок и подошла к зеркалу. У нее были черные косы, тонкий нос и быстрый взгляд.

Саша воскликнул:

— А ведь если тебя отмыть, ты будешь красавицей. Хочешь в ванну?

Она рассмеялась — будто зазвенел колокольчик под дугой.

— А что?! Наливай, красавец!

Полчаса она плескалась в ванне, а потом из-за двери раздался голос:

— Постирать можно?

— Стирай, — улыбнулся Саша.

К тому времени, когда он открыл банку печени трески и поставил на плитку кофейник, она уже облачилась в его махровый халат и развесила на батареях свои юбки, словно флаги десятка морских держав.

Саша сказал:

— Прошу к столу.

Она была, в общем, красива. Конечно, это не была красота городских женщин, холеных и ухоженных. Это было что-то другое.

— Ну и ну! У меня никогда не было такой гостьи, — признался Саша.

— Что, ясноглазый, понравилась?

— Понравилась.

Она осмотрела квартиру.

— Жена где?

— Нету.

— В командировке небось?

— В бессрочной.

— Развелся?

— Угадала.

— Почему?

— Много будешь знать, скоро состаришься.

— Я и так старая.

— Сколько тебе?

— Девятнадцать. Для цыганки много. А тебе?

— Сорок, — еле выговорил Саша. Почему-то эта цифра всегда давалась ему трудно. — Как тебя зовут?

— Ася. А тебя?

— Саша.

— Саса, — повторила она, потому что не выговаривала букву «ш».

— Откуда ты явилась? — спросил он.

— Из табора.

— А где он?

— За городом.

— И давно?

— Неделю. Ну и холод у вас! Зверь!

— Тебе нравится путешествовать?

— Это вы путешествуете, а мы кочуем.

— Расскажи о таборе.

— Что говорить? Холодно, голодно, грязно.

— И все же нравится?

— Мы вольные птицы. Сегодня — здесь, завтра — там. Над нами нет начальства.

— Петь умеешь?

— А как же! Ведь я цыганка.

— Почему не пошла в артистки?

— У меня тоже хорошая специальность. Я гадаю.

— Чем же она хороша?

— Полезная. Каждый хочет знать свое будущее.

— А ты обманываешь.

— Нет. Я народу ничего плохого не говорю, предсказываю только хорошее. Если даже по руке увижу болезнь или казенный дом, то промолчу. Лучше что-нибудь хорошенькое совру. Зачем обижать?

— За хорошие предсказания лучше платят?

— Не только. У нас в таборе есть одна женщина, так она любит клиента попугать. Стращает его как придется. А он ей с перепугу больше дает. Откупиться от горя хочет.

— А что же ты предсказываешь?

— Кому что. Молодым свадьбу, кому постарше — квартиру. Если вижу, из себя человек культурный, то про диссертацию ему совру. И конечно, всем дальнюю дорогу сулю. Народ нынче любит ездить, особенно за рубеж. Мне для народа ничего не жалко. Я к нему всей душой.

Когда юбки высохли, она стала собираться.

— Куда ты?

— В табор. Скоро последняя электричка.