Владимир Котенко - Служебный гороскоп

В школе мне тоже было несладко, ведь всякое отклонение от нормы приковывает внимание. Я был вынужден всегда контролировать себя, быть начеку. Это была дополнительная психологическая нагрузка. Я вырос, окончил институт, аспирантуру, однако кандидатскую провалил, потому что на защите забылся и взял указку в левую руку. Мне этого не простили.

— Так вы левша, уважаемый коллега? — насмешливо спросил кто-то из членов ученого совета.

Я смутился, переложил указку в правую руку, но неудачно, уронил, поднял, снова уронил. Раздались смешки. Из-за этого я стал говорить бессвязно, смех усилился. Я покраснел, словно мальчишка, и вовсе замолчал. На этом моя ученая карьера кончилась.

Не сложилась и личная жизнь. Моя невеста, та самая Танечка из детского сада № 23, сбежала от меня из загса, потому что я расписался в брачных документах левой рукой.

— Не хочу, чтобы наш ребенок был тоже левшой! — воскликнула она.

— Это не передается по наследству, — успокаивал я ее, но бесполезно.

Сейчас я работаю младшим научным сотрудником, ко мне, в общем, относятся терпимо, однако шефу очень не нравится, что я пишу левой рукой.

Я невольно начал хитрить, ловчить, подделываться под правшу, оставаясь в душе принципиальным левшой, но шеф меня разоблачил.

— Неискренность еще хуже. Меня не проведешь. Сразу вижу, что этот отчет написан не правой рукой, а левой. Он лучше других.

Однажды я пришел на работу с перевязанной бинтом правой рукой.

— Это еще что такое? — насупился он.

— Болит.

— Придется послать тебя к врачу.

Он сдержал свое слово.

— Что болит? — спросил врач.

— Ничего не болит.

— Ну-ка, разденьтесь.

И он стал слушать меня обстоятельно, подробно, будто читал какой-нибудь захватывающий детектив.

— Голубчик, как вы живете? У вас же нет сердца.

— Может, оно ушло в пятки? — отшутился я.

— Я не шучу. Сердца у вас нету.

— Ищите лучше.

Он слушал меня сбоку, сзади, снизу, сверху, изучал каждый сантиметр моего тела, крякал от неудовольствия, осуждающе качал головой. Наконец радостно воскликнул:

— Нашлось! Оно у вас почему-то справа.

Я летел на службу как на крыльях. Хоть что-то у меня справа, а есть.

В тот же вечер я забыл в отделе книжку, вернулся за ней, когда все уже разошлись. Под настольной лампой сидел только мой шеф и что-то вдохновенно строчил рукой. Левой. Именно ею. Это было тем более странно, что на людях он всегда работал правой. Я выступил из темноты и громко сказал:

— Поздравляю! Итак, вы тоже левша?

Он смешался, стушевался, покраснел, будто я застал его за чем-то очень неприличным. Заикаясь, он стал молить меня молчать о том, что я здесь увидел. Я пообещал.

— Увы, мой юный друг! Я тоже левша. Вернее, бывший, переучившийся в правшу. Жизнь заставила.

— И кто же вы теперь на самом деле? Правша или левша?

— Я так называемый амбидекастр, то есть человек, одинаково владеющий обеими руками, есть в медицине такой термин. Могу свободно писать и правой, но иногда мне до боли хочется взять ручку в левую. И тогда я остаюсь один, прячусь ото всех и пишу, пишу, пишу… И тогда я счастлив. Вот как сегодня. Я еле дождался, когда вы все разойдетесь, схватил перо в левую руку и, хоть писать было нечего, стал рисовать просто чертиков. Два часа подряд их рисую. О, какое это наслаждение! Рисовать так, как предопределено тебе природой. И что ж тут плохого, если мы левши? Ведь ими были и Микеланджело, и Леонардо да Винчи.

— Значит, теперь вы не будете требовать от меня перестройки?

— Напротив, я сделаю все, чтобы вы стали таким же, как и я.

— Не смогу.

— Значит, я смог, а вы — нет? Выходит, я наступил на горло собственной песне, а вы хотите спеть ее до конца? Вы что же, лучше меня? Я сдался обстоятельствам, уступил, а вы нет? Не получится, мой дорогой…

И тут я понял, что нет большей правши, чем прежняя левша.

На другой день я нашел свою бывшую учительницу, ту самую, что столь категорично, с такой пылкой страстью меня переучивала.

Я подкрался к окну ее маленького частного дома, раздвинул ветки сирени и уже издали увидел, что она сидит в своей маленькой уютной комнатке и правит тетрадки. А правый карандаш держит в левой руке.

Я не поленился и отыскал воспитательницу детского садика. Была она совсем старенькой, седенькой, ходила, опираясь на палочку. Я выследил ее, когда она пришла на почту получать пенсию. Она расписалась в ведомости левой рукой. Теперь-то она была на пенсии и могла себе это позволить.

Со мной с годами тоже произошла странная трансформация: я разучился писать левой и не научился правой.

Вы, конечно, читали у Андерсена сказку «Новое платье короля»?

Помните, что мошенники портные сшили королю платье из ничего, из воздуха, из одних, как мы сейчас выражаемся, приписок, а его величество, не разобравшись, изволил выйти на улицу, мягко говоря, в костюме… Адама. И все наперебой восхищались новым платьем высокой особы.

Лишь какой-то мальчик, не ведавший, что такое подхалимаж, позволил себе крикнуть:

— А король-то голый!

А что было с мальчиком дальше? Какова его судьба? Об этом великий сказочник, увы, умолчал.

Я дерзнул продолжить сказку.

…Мальчика схватила на месте королевская стража. Начались допросы:

— Мальчик, кто научил тебя кричать, что король голый?!

— Никто, — плакал мальчик.

— Почему же ты так кричал?

— Король был голый.

— Но ты обратил внимание, гадкий мальчик, что никто, кроме тебя, так не крикнул? О чем это свидетельствует?

— Может, никто не заметил, что он голый?

— Значит, по-твоему, все, кроме тебя, слепые?

— Отпустите, дяденьки.

Потом трясли родителей мальчика, и тоже безуспешно. Отец мальчика был вполне добропорядочный горожанин, а его мать была фрейлиной при дворце; в общем, мальчика пришлось освободить. Стража даже плакала, когда его отпускали.

Шли годы. Мальчик превратился в юношу, вежливого и аккуратного. У него были прекрасные манеры и воротнички.

В двадцать лет он поступил в университет, и на одной веселой пирушке друзья вспомнили историю с голым королем. Попросили рассказать подробности.

Мальчик (мы его будем звать так по-прежнему) озадаченно поднял брови.

— Какого голого короля вы имеете в виду?

— Ну как же! Ты тогда еще стал героем дня. Мы тебе все завидовали: ах, какой смелый мальчик! Все молчат, а он кричит, что король голый.

— Но разве король был не одет?

— Гол как сокол.

— Я ошибся, друзья. На его величестве были плавки. Наш уважаемый монарх не из тех особ, что разгуливают по улицам в чем мать родила. Плавки — это все-таки одежда. Пусть минимальная, но одежда.

В двадцать пять лет мальчик женился на милой фрекен из семьи бургомистра, а также кончил университет. Перед ним открылись все парадные двери.