Владимир Котенко - Служебный гороскоп

ДЕВА (24 августа — 20 сентября).

Знак Земли. Покровитель Меркурий. Рожденные под этим знаком люди требуют от всех четкой линии поведения, любовь к порядку переходит у них в манию. Из таких людей получаются хорошие коменданты женских общежитий. Они учатся до седых волос, поэтому незаменимы в качестве слушателей народных университетов и курсов.

Главное для Девы — выйти замуж.

ВЕСЫ (21 сентября — 23 октября).

Знак Воздуха. Покровитель Венера. Это знак торговых работников. Весы ненавидят ссоры, неприятности, записи в книгу жалоб, обыски. Принципы у них полновесные, но с усушками и утрусками. Весы (контрольные) часто показывают другой вес. Баловни судьбы, их любят в обществе, и это понятно — дефицит под рукой.

Для Весов благоприятно сотрудничество с Девой, особенно если она ревизор.

СКОРПИОН (24 октября — 22 ноября).

Знак Воды. Под покровительством Марса и Плутония. Ноябрь — месяц донжуанов, изменников, соблазнителей, что следует учесть отделам кадров во избежание аморалки. Один ноябрьский мужчина способен разложить здоровый майский коллектив. Но дети Скорпиона красивы, сам же он, если не свалит любовный недуг, достигает старости и хороших алиментов. Умирает в чужой постели.

О контактах. Большая коммуникабельность существует между Скорпионом и Тельцом, они дружат, но этого недостаточно, чтобы избежать конфликта из-за графика отпусков.

СТРЕЛЕЦ (23 ноября — 21 декабря).

Знак Огня. Покровитель Юпитер. Человек, родившийся в декабре, развлечения выбирает лишь те, которые полезны для здоровья, располагает крупными суммами, только деньги у него не держатся. Это следует учесть бухгалтерии при выдаче Стрельцу на руки казенных средств. Натура философская. Не любит цивилизации (годится в лесники), в сердце страсть к риску (дрессировщик), стремится к путешествиям (проводник международных вагонов), земля ему кажется мала (космонавт), не всегда знает, что ищет (археолог).

Примечание. В этом руководстве мы не коснулись прекрасного пола намеренно: женщина — существо взбалмошное, не укладывается в рамки служебного гороскопа.

Химик положил в сушильную камеру жиры, белки и углеводы.

— Мне кажется, я сейчас что-то изобрету, — бурчал он.

А в саду бушевала метель из лепестков отцветших яблонь, ветер, распахнув окно, забрасывал их на лабораторный стол, и химик с удивлением вдыхал давно забытые запахи.

— Какая ночь! — бормотал он и что-то переливал из колбы в колбу.

— Ах, откройте же скорее! — вдруг раздался женский голос.

Химик оглянулся. В комнате, кроме него, никого не было. Во всем институте тоже. Лаборантки, как обычно, разошлись по домам рано вечером.

— Откройте, мне жарко, — потребовал голос.

Сомнений быть не могло — голос раздавался из сушильной камеры. Химик дрожащей рукой отворил дверцу. Исчезли белки, жиры и углеводы, которые он положил туда полчаса назад. В камере на корточках в клубах пара сидела, прикрывая грудь, нагая женщина.

— Подай халат, — приказала она.

Химик, потупив глаза, протянул ей свою рабочую спецовку, всю в дырках и пятнах от пролитой кислоты.

— Ты считаешь, что это тряпье сейчас в моде? — спросила женщина, вылезая из печки, как из автомобиля, ногами вперед.

Химик наконец обрел дар речи:

— К-как вы сюда п-попали?

— Создал меня из своих белков, жиров и углеводов и еще спрашивает, — недовольно сказала женщина.

— Ошибка в расчетах, — понял химик.

— Ты, кажется, не рад?

— Нет, почему же. Но создание хорошеньких женщин не предусмотрено планом научной работы.

— И все-таки, раз ты меня создал, ты обязан обо мне заботиться, — топнула женщина ногой. — Я хочу есть. Обеспечь меня жирами, белками, углеводами.

Химик еще раз внимательно осмотрел свое творение. Оно не укладывалось ни в какие таблицы, не соответствовало никаким химическим нормам. Это была научная ошибка. Но ошибка приятная, по крайней мере, грациозная. «Сколько гениальных открытий сделано в результате ошибок, — думал молодой ученый. — Может быть, это одно из них. Но что мне делать с этим открытием? В какой отрасли народного хозяйства найти ему практическое применение?»

В коридоре раздалось старческое шарканье ног и тихое покашливание.

— Спрячься, — шепнул химик женщине. — Идет мой профессор.

— И не подумаю, — легкомысленно ответило синтетическое существо.

Открылась дверь.

— Ну и ночь, — вздохнул профессор, потирая руки. — Мне, старику, и то не спится. Да и стыдно спать, когда твои ученики работают…

Он осекся, заметив женщину.

— Ах, вон оно что! Очень приятно! Очень!

И профессор старомодно поклонился синтетической женщине.

Наступила тяжелая пауза.

— Как опыт? — спросил профессор, чтобы что-то сказать.

— Получилась… вот эта женщина, — растерянно ответил химик.

— М-да… Результат, надо сказать, очень и очень неожиданный. Но и естественный, учитывая весну и ваш возраст. У меня, например, синтез никогда бы не кончился подобным образом.

— Нет, профессор, серьезно. Я перелил из этой колбы вот в эту. Добавил катализатор. Поставил в сушильную камеру. Довел температуру до трехсот…

— Не объясняйте, — улыбнулся профессор. — Я пошел. Только попрошу вас с рассветом закончить эксперимент. Пока не пришел технический персонал. Во избежание сплетен.

И снова в коридоре раздались старческие шаги и тихое покашливание.

— Я где-то ошибся, но где? — бормотал ученый и бегал по комнате. — Посмотрим, посмотрим…

Он склонился над записями. На формулы сейчас же легла нежная женская рука.

— Тебе мало одной? Хочешь создать еще женщину? Нет уж, милый. И это называется медовый месяц! Как здесь отвратительно пахнет! Обними же меня, ученый сухарь.

— Некогда! — в сердцах сказал химик. — Надо работать.

— Я запрещаю тебе заниматься подобными опытами. Запрещаю!

И она, как посуду, стала бить пробирки и колбы.

— Уходи! — закричал химик.

— Ни за что! Только через развод, — сверкнула женщина прекрасными глазами.

— Ха! Ха! Ха! — истерично захохотал химик. — А зачем мне, собственно, развод? Никаких бракоразводных процессов!

Он схватил женщину в охапку и после короткой, но ожесточенной борьбы затолкал ее обратно в камеру. Потом он провел реакцию в обратную сторону.

Через полчаса на столе у химика лежали жиры, белки и углеводы.

Дворник Пахомыч страдал сознательной бессонницей. Как валютчик, не спал которую ночь. Ворочался с боку на бок, точно на солнцепеке, стыдливо охал, прятался от действительности в соломенную подушку, как младенец, сбрасывал с себя одеяло, как старик, натягивал его по самые уши. Пахомыча мучила гипертрофированная совесть. Боясь проспать свой час, старик вставал и, подбадривая себя словами: «Смелость города берет», тихонько, чтобы не спугнуть меркантильных снов супруги, выходил на улицу, украшенную отсутствием свидетелей, оглядываясь по сторонам, пробирался к заборам, недостатка в которых никогда не испытывалось, и мелом писал: «Начальник ЖКО — бюрократ. — Потом присовокуплял: — Консерватор и взяточник».