Владимир Котенко - Служебный гороскоп

— Ты что по улицам бегаешь, коли умер. Помер — лежи, а не бегай.

А я говорю:

— Где же логика? Какой же я покойник, если бегаю.

— А разные бывают упокойники, — отвечает она.

Ну тут сторож меня догоняет, умело ставит мне подножку, я ударяюсь лбом о чугунную ограду, что понатыканы у нас на каждом шагу, падаю… И навечно закрываю глаза.

— Вот все и утряслось, — радостно говорит сторож.

Но тут, правда, я и проснулся.

Столкнувшись с дельфином на палубе носом к носу, боцман оробел и закивал пятками в трюм, резво вопя:

— Полундра! Дельфин!

Началась паника. Кто-то с перепугу бросился за борт. В эфир полетели надрывные сигналы «SOS».

Дельфин осмотрел обезлюдевшую палубу, тяжело вздохнул, спустился в трюм, где забаррикадировалась команда, и тихонько постучал в дверь:

— Будьте добры, отоприте, пожалуйста. Я пришел, чтобы исполнить роль лоцмана. Я отведу ваш корабль в рыбные места. Дельфины должны служить людям.

— Может, попробуем, братцы? — нерешительно предложил боцман. — А то ведь план по рыбе заваливаем. Эх, была не была!.. Либо план, либо пропал. Стране нужна рыба.

Команда вылезла из трюма и присягнула на верность новому капитану. Это было животное среднего роста, мягкого нрава, интеллигентное, хорошо воспитанное и упитанное.

Нового капитана любила вся команда. Особенно уважала его новая буфетчица. Это была дружба, основанная на созвучии душ. Буфетчица обожала звездными ночами посидеть на палубе. Капитан удил удочкой рыбу, выбрасывая улов за борт со словами «Учись жить, килька», и рассказывал буфетчице истории из своего богатого, как у Синдбада-Морехода, жития-бытия.

При дельфине матросики вздохнули полной грудью. Уж он не гонял команду туда-сюда без дела. Нет работы — отдыхай, повышай свой идейно-теоретический уровень.

Привел он их в самые рыбные места, дал десять планов. Матросы приоделись, приобулись. Блины, куры, утки, поджаренные пупки не сходили со стола даже далеко в море. Команда наелась до отвала. Многие даже стали капризничать. Сядет, к примеру, боцман за стол и ковыряет вилкой в тарелке.

— Дожили! Опять рябчики! Позвать сюда кока!

Прибежит кок, а боцман отшвырнет тарелку и за грудки труженика камбуза:

— Чем кормишь, сукин сын?! Хочешь, чтоб вашего брата, как в 1905-м, за борт? Птичьего молока хочу!

— И я птичьего молока хочу! — заявил радист.

— И мы хотим! — кричала команда.

— Птичье молоко, братцы, утопия, — вздыхал кок. — А вот слыхал я, дельфинятина — блюдо знатное.

— Неужто? — ахал боцман.

— Еще как! Пальчики оближешь.

— Ишь ты! Проживешь так вот и не отведаешь…

— Хочу дельфинятины! — ревел боцман.

— И я хочу! — ныл радист.

— И мы хотим! — кричала команда.

И все ели глазами начальство.

А тут подошел день рождения капитана. Решив отметить его на высоком уровне, коллектив задумал накрыть по этому поводу шикарный стол. А вот что подать такое, чтобы запомнить на всю жизнь и команде и капитану, — никто толком не знал. От индеек уже тошнило, гуси с яблоками приелись, как щи и каша, торт вроде бы ничего, но нельзя же им давиться каждый день!

И вот боцман, председатель юбилейного комитета, вошел в контакт с коком, наточил огромный нож и, когда капитан прибыл снимать пробу, приставил ему смертоносное жало к горлу.

— Жить бы вам да жить, но нельзя! Такая дата! Ведь если мы ее не отметим по-особому, вы нам этого никогда не простите. Да вы не бойтесь! Мы такого капитана век не забудем…

— Позвольте! Ведь, насколько мне известно, я несъедобный!

— Это явная недооценка, дорогой товарищ, — возразил боцман. — Если бы вы попробовали, то никогда на себя такой напраслины не возводили. Особо ежели с хреном…

— Из-за одного какого-то блюда — губить живую душу! — закричал дельфин.

— Почему из-за одного? — обиделся кок. — Вот смотрите, товарищ капитан, что я смогу приготовить из вас в походных корабельных условиях. На закуску: холодец, дельфин заливной и под маринадом. На первое — суп рыбий. На второе: дельфин отварной под русским соусом, язык, мозги-фри. Всего сто блюд. Так что добавку попросите. Особенно если под чарочку.

— Чего тянуть резину? — заорал боцман. — Ам-ам хочу!

На шум прибежала буфетчица.

— Вы что, белены объелись?! — закричала она. — Это же капитан! На нем вот и форма…

— А форму мы сымем, — не растерялся кок. — Главное не форма, а содержание.

И с этими словами вонзил нож… Пир шел горой. Справляли юбилей капитана, а заодно и поминки. Буфетчица долго и неутешно плакала.

— А ты его с перчиком, с перчиком, — советовал боцман, облизывая щеки. — Я предлагаю тост за здоровье нашего глубокоуважаемого, высокочтимого дельфина. Какой человек был! Какое сердце! Подай-ка, кок, мне его благородное сердце. Хочу иметь такое же… А ума, ума у него была палата. Подай-ка мне его мозги. Хочу иметь такие же…

— А как же мы теперь будем без капитана? — вытирая слезы, спросила буфетчица.

— Ничего, дадут какого-нибудь тюленя, — ответил боцман.

На столе красовались две таблички: «Сельский Союз писателей. Секретарь Чернов» и «Городской Союз писателей. Секретарь Белов».

За столом бок о бок, как сиамские близнецы, сидели секретари и делили кадры.

Медленно, будто телега на трех колесах, в кабинет вполз писатель Мулатов.

— К Чернову, — сказал ему Белов. — Ваши герои проживают в сельской местности. Ведь вы пишете басни.

— Почему ко мне? — обиделся Чернов. — Часто ли вы встречали на периферии львов? Живут ли тигры в защитных лесопосадках? Водятся ли крокодилы в межколхозных водоемах? А попугаи? Ослы? Они все в городе. В зоопарке, в цирке. Нет, Мулатов, вы нам решительно не подходите.

— Но у меня не только басни, — встревожился Мулатов. — Я написал научно-фантастическую повесть.

Белов замахал руками:

— У нас перестройка по производственному принципу, а ваши герои прилетают на звезду Центурий. Вы уверяете, что там города. А где доказательства? Может, там вообще нет жизни.

— Давайте отложим дело до выяснения обстановки на звезде Центурий, — предложил Чернов.

— У меня еще есть роман из жизни агрогорода.

— Увы, Мулатов. Что такое агрогород? Это место, где стерлась грань между деревней и городом. Нам это не подходит. Вы ни к селу, ни к городу.

— Я наведу порядок в романе, — пообещал Мулатов. — Многоэтажные дома в одну сторону, избы в другую. Универмаг в город, ларьки в деревню. Газ в городские квартиры, керогаз в сельские.

— А как же с птицефабрикой?

— Птиц в село, фабрику в город.

— А церковь? Что с ней?

— Пополам. На городскую и сельскую епархии.

— Вы уверены, что попы согласятся на вторичный раскол? — усомнился Белов.