Владимир Котенко - Служебный гороскоп

— Там лучше! — повторяла в экстазе команда.

— Там чище!

— Там чище! — как пьяные, вторили матросы.

— «Нам бы, нам бы, нам бы всем на дно, там бы, там бы, там бы пить вино!» — заводил песню капитан.

— «Эй, моряк, ты слишком долго плавал!» — подхватывала команда.

— Идемте все на дно! — кричал капитан. — Чего мы здесь забыли?

— А каким путем? — был вопрос.

— Самым кратчайшим. Других путей я не знаю…

— Можно изготовить батискаф, — предлагал кок.

— Трус! — восклицал капитан. — Сухопутная крыса! Терять на это годы и средства! Нас могут опередить…

— Тогда в аквалангах?

— Зачем обеднять себя? Идти на дно в акваланге все равно что умирать в воде от жажды. Долой акваланги!

— А чем же мы будем дышать?

— Время от времени станем выплывать на поверхность. Но даже и это не обязательно. В воде есть кислород, азот — там все необходимое для жизни. Морская капуста в натуральном виде, а не консервированная. И крабы к пиву не дефицит… На дно нам, товарищи, идти прямая выгода. На дне море радостей.

— А русалки, скажу я вам, братцы, там какие! — поглаживал брюхо боцман.

— Русалки?! — хмыкнул кок. — А ты их видал?

— В том-то и дело, что видал.

— Расскажи, расскажи, дядя Михеич! — слышалось со всех сторон.

— Иду я раз, значит, берегом Индийского океана и, как всегда, ни о чем не думаю. Налево джунгли, направо морская стихия. А в груди у меня, братцы, непонятная истома, так и гложет всего, так и гложет. Ну, думаю, сейчас бабу повстречаю. Глядь, так и есть, навстречу она. Без купальника. Фигура — во, бедра — во, грудь — во. Только с хвостом. Махонький такой хвостик, весь в жемчуге, хоть скобли да в комиссионку. Я к ней левым бортом.

«Здрасте желаю! — говорю. — Не помешаю в вашем индивидуальном уединении?»

А она глазами тыр-тыр, хвостом виляет, мол, ничего, мы привычные. А сама в кусты.

«Смылась!» — думаю. А нет! Машет из кустов, нечистая сила, поллитрой призывно: мол, давай рули ко мне, матросик. Ну, я, конечно, полный вперед…

— Ну и как? — нетерпеливо перебивал боцмана какой-нибудь салажонок.

— Русалка, она, брат, любой бабе сто очков вперед даст. Темперамент как девятый вал… Когда у меня кончилась увольнительная, она, зазнобушка, все со мной просилась в Россию-матушку.

— И что же ты ее не взял, дядя Михеич?

— А куда ее возьмешь? Загранпаспорта у нее нету, а контрабандой не провезешь. Потом, сам знаешь, какое у нас к русалкам отношение. «Прощай, душечка, — говорю, — не резон мне из-за тебя на губу идти». А она, сладкая, плачет, слезами исходит и прощальный танец живота исполняет. Потом, как увидела, что корабль отходит, бросилась в воду и с горя утопилась… Так что, ребятки, — закончил боцман, — сами решайте, где нашему брату приятнее.

— Желаем на дно! — закричали матросы.

— А чем мы там будем дышать? — осторожничал кок. — Я уже один раз был. Еле откачали…

— Как ты надоел своим нытьем, — сказал капитан. — А ну, кто там поближе, киньте его за борт. Пусть воочию убедится, где лучше. Если не понравится, вернется…

Голова замелькала на волнах.

— Ну, иди, иди на дно! Что ты медлишь? Да передавай там привет. Видите, не вернулся! — сказал капитан через час-другой. — Значит, понравилось. Теперь он век не вернется. Рыба ищет где лучше, а человек — где глубже.

На корабле назревал бунт. Матросы взяли капитана за грудки.

— Веди же нас! — орали они. — Сколько можно кормить обещаниями?!

Капитан бросился открывать кингстоны, а подчиненные похватали в руки топоры и ломы. Некоторые, карьеристы и наиболее нетерпеливые, прыгали за борт, не дожидаясь всеобщего погружения. Траулер трещал по всем швам, но работа шла неорганизованно, каждый рубил то, что ему взбредет в голову. Потом дело наладилось. Матросы разбились на бригады, пока одни рушили корму, вторые, как дятлы, долбили трюм. Лодыри не знали пощады, их грозили списать на берег. Началось даже соревнование по досрочному погружению. На флагштоке гордо реял лозунг: «Ни дна нам, ни покрышки».

Включили помпу, и она, хлюпая, стала закачивать воду в трюм. Боцман самым первым пробил в днище дырку. Вода ударила вверх фонтаном. Борт накренился, как корпус пьяницы, в пробоину бросилась голодная волна.

— Балласт и все лишнее за борт! — прозвучала команда.

Капитан выкинул лоцию и подзорную трубу, штурман — компас и карту, боцман бросил в пучину помпу, спасательный круг и несколько шлюпок, рулевой подарил Нептуну штурвал, радист послал SOS и выкинул рацию, кок освободился от сухарей и запасов питьевой воды, лекарь от йода и спирта, корабельный плотник приполз с гвоздями во рту и выплюнул их акулам. Юнга по молодости лет смог выкинуть только мачту и горько плакал, что больше ничего не может сделать во имя повышения ватерлинии. Даже преуспевающий корабельный кот внес свой посильный вклад: послал на дно крысу.

Потом капитан расцеловал помощника перед строем и пинком направил его за борт в полной парадной форме. В последнее мгновение помощник успел выкинуть штурмана, штурман — боцмана, боцман — впередсмотрящего, впередсмотрящий — рулевого, рулевой — лекаря, лекарь — пекаря, пекарь — юнгу… Кот взял себя за грудки и с песней выбросился за борт.

Погружались с учетом лично-индивидуальных качеств. Например, писарь, не умевший плавать, пошел вниз камнем. Радист по малосознательности долго не мог расстаться со спасательным кругом, но в трудную минуту к нему на помощь пришли товарищи и конфисковали круг. Боцман, отличный пловец, маялся на поверхности. Добросовестно нырял, но какая-то невидимая сила вновь и вновь выбрасывала его наверх. От горькой обиды у боцмана полились из глаз скупые мужские слезы.

— Чем я хуже других?! — кричал он, как чайка. — Братцы, помогите! Почему я не могу утонуть?

— А ты глотни, глотни побольше. Не жалей! — советовал ему капитан.

Боцман стал пускать пузыри. И долго еще звучал из глубин океана его бодрый голос.

Капитан покинул корабль последним. Он сел в шлюпку и поплыл к берегу.

Я уже давно ничего не делаю сам. Я даже забыл, как это делается. И что делается, тоже забыл За меня работает огромная машина, налаженная и пунктуальная, совершенный механизм под названием аппарат. Они все это умеют делать лучше меня — коллектив всегда может больше.

Утром я плетусь в ванную. Черт возьми! Оказывается, меня опять опередили. За меня уже умылся мой отдел гигиены и во всех отчетах зафиксировано, что я скрупулезно вымыл уши, а зубы подверг чистке импортной пастой. Из ванны выходит сверкающий белизной человек, благоухая свежестью, докладывает мне, что принял хвойную ванну, сделал массаж моего живота, отпедикюрил мои ногти, выкорчевал все мои мозоли, трижды побрился, попудрился и натер щеки гигиеническим кремом.