Джон Леннон - Испалец в колесе (сборник на русском и английском)

«Что за остроумная маска у этого типа», — раздавалось то тут, то там.

Но Борису вовсе не пришел конец, как вы, небось, уже предполажали. Первое время, пока лицо не затянулось, его узнавали повсюду, все время показывали пальцем, комментируя: «Вот это меткий выстрел», и все такое. Что наводило Бориса на определенные мысли по утрам, когда он брил свои рубцы — это мог делать только он собственноручно.

«Надо как-то мне починять мою харю», — ухмылялся он, вытирая с хари пену промокашкой.

«Конечно, надо, дорогой, — отвечала его добрая старая жена. — Ведь и я с годами не молодею».

However Mr Boris Morris was morgan thankful for his narrow escape is largely put down to his happy knack of being in the right place at the right place. For stance, Boris was the one whom cornered Miss Pearl Staines at her impromtu but light-hearted garbage partly.

«Miss Staines» he had shouted «how come you never invited yer sister to the do?»

«For the same reason I didn't invite you Mr Morris» she replight reaching for anoven helping.

Boris was no fudge, he quickly melted into the backcloth like an old cake, slighly taking candy shots of Miss Staines with her relatively.

«She won't invite me to the next do either» he remarked out loud with above average clarity.

Boris was elsie the man whom got the photies of the Dupe of Bedpan doing things at the anyearly jap festival, much to the supper of the Duchess set. Thus then was Boris Morris a man of great reknown and familiarity, accepted at do's of the wealthy and the poor alike hell. He was knew as the jew with a view, and he had. Not long after one of his more well known escapades, he was unfortunable to recieve a terrible blow to his ego. He was shot in the face at a Hunt Ball but nobody peaple found out till the end becaugh they all thought it was a clever mask.

«What a clever mask that man has on,» was heard once or twig.

It was not the end of Boris as you might well imargin, but even before his face set he was to easily recognizable at most places, with peaple pointing at him saying thing like «What a good shot» and other. All this set Boris thinking, specially in the morning when he was shaving his scabs, as only he knew how.

«Must fix this blob of mine» he'd smile over a faceful of blotting paper.

«You certainly must dear» said his amiable old wife, «what with me not getting any younger.»

Я, Бэрролд Реджинальд Банкир-Хопкварт,

будучи в странном уме и тверезой памяти, сего 18 дня сентября 1924-го, оставляю все мое земелие балдение и коричневую шубу моей племяннешней племяннице Элси.

Вышеуполянутая да хранится отныне в большом ящике, до достижения наследственницей выроста 21 года, после чего ее надлежит извлечь в реньрожденной обстановке, приличествующей такому соитию. Она затем да будет введена торчественно в Большой зал или на кухню, где все мои земные богатства да польются на нее полным потоком. Пусть все вышезаказанное будет претворено по моему слову, в то время, как сам я лежу в земле, поедаемый червями.

Таковы были Последняя Воля и Золупание Его, Бэрролда Реджинальда Банкир-Хопкварта, и отныне жизням многих радственников суждено было измениться, в особенности что касается маленькой Элси, коей едва-едва исполнилось тринадцать лет.

«Это точно, что я должна все время оставаться в ящике?» — по-детски наивно спросила Элси.

«Ты чего, огрохла, что ли? — заорал достопочтенный Фрейд, Кор. Сов., который пришел помочь. — Ты ведь слышала слова семейного авокадо, как и мы все, не так ли?»

«Да я только так, из вежливости спросила», — смутилась маленькая Элси, коей едва-едва исполнилось тринадцать лет.

Как раз в этот самый момент ее старая добрая нана Хэрриет разразилась рыганиями, и все тактично вышли, чтобы не мешать ее горю, кроме Доктора (не того) Барнадо.

«Ну, ну, Хэрриет, — . произнес он понимающе. — Мастера ведь этим уже не вернешь».

«Знаю. Знаю, — всхлюпывала та, — да я не об этом. Где мы возьмем такой ящик, чтобы уместились ейные ножки, вы мне скажите, где мы найдем такой ящик, чтобы уместились ейные ножки?»

Но, к счастью, Доктол знал в деревне никакого плотьника, который был просто ЧУДОДЕЙ ДЕРЕВА. «Я чудодей дерева», — говаривал он, бодро фигача по жизни с груздем в одной руке и молоком — в другой (его пра-пра-правая рука была много сильнее всех других). «Детей нужно содержать сурово, но справедливо», — именно так всегда утверждал дядя Бэрролд, на что и старая няня обычно отвечала: «У каждой лягушки свои погребушки», чем тот вполне удовлестворялся.

Во всяком случае, Элси вскоре была заключена в особый, сделанный по спецзаказу ящик, и люди из дальних краев частенько приходили навестить — но только в солнечную погоду, ведь держали ее в саду. «Пускай она хоть подышить срежем воздухом», — говорила старая няня, и была вполне права.

Прошло три года, и с Элси случились большие перевены. Ее некогда гладкая кожа стала грутой и шержавой; многие считали, что тому виной прошлогодняя суровая зима, но другие с этим не соглашались. Ее лучезарная улыбка, порой заставлявшая даже не замечать заячью губку, преврастилась в жалкий оскал — но хватит об этом.

Все меньше и меньше народу приходило навестить Элси, особенно с тех пор, как старая няня повысила плату за посещение. Доктор любезно сконструировал некое приспособление, с помощью коего Элси могла сообщать, что ей нужно. Это было устройство простое, но эффективное: обычный микрофон, всунутый ей прямо в рот. От микрофона шел провод к динамику, установленному на кухне. Конечно, когда старая няня уезжала на выходные или праздники, она выключала звук. «Что толку ей орать. Когда меня нету», — объяснила она.

Годы летели для Элси в ее собственном ящике не скорее, чем снаружи, но все же, наконец, приблизился и ее двадцать первый день возражения. «Надеюсь, меня хотя бы выпустят», — думала она, словно забыв, что получит весь дом. А в доме том шли большие приготовления по случаю Элсиного радения, и старая няня отметила приближение знаменательного сомытия тем, что принесла Элси в дом, дабы та «погрелась у огонька», как выразилась старуха. К несчастью, она подвинула деньрожденную слишком близко к огромному старинному камину, и ящик загорелся, пока Элси вся была еще внутри, как требовал дядя.