Евгений Дубровин - Эксперимент «Идеальный человек». Повести

Следующая улыбка предназначалась Вацлаву Кобзикову. Но грека в комнате не оказалось. Чрезвычайно удивленный, я принялся вертеть головой и, наконец, обнаружил ветврача за шкафом.

- Вацлав, - сказал я, - к тебе пришли. Хмурый Кобзиков нехотя появился.

- Здрасте! - буркнул он.

Мы были удивлены. Только что грек сиял, как кастрюля из нержавеющей стали. Сейчас он смахивал на председателя профкома, озабоченного отчетным докладом.

- Увидев Кобзикова, девушка обрадовалась.

- Я вас не узнала! Вы сегодня такой…

«Ага, вот оно что! Любовный конфликтик! Сейчас будет сентиментальная сцена с уклоном в трагедию».

- Как поживаете?

- Ничего.

«Поигрался, негодяй, а теперь «ничего»?! Такую симпатичную девчушку бросил!»

- А я иду, смотрю - объявление: «Обращаться к Кобзикову». Дай, думаю, проведаю… Вылечились от лунатизма?

«Что?!»

Гладко выбритые щеки Кобзикова стали вишневыми.

- Встречаю недавно Ивана Ивановича и спрашиваю о вас. Оказывается, у вас редкая форма. Он долго расписывал. Что-то там связано с боязнью высоты. Лунатики обычно ведь не боятся высоты?

Кобзиков уже пылал, как настольная лампа, и старался на нас не смотреть. Мы слушали, разинув рты. Неужели в довершение ко всему вечный жених еще и лунатик? О боги!

Мне никогда еще не приходилось наблюдать Вацлава Кобзикова смущенным. И Киму, разумеется. Я видел, что капитан колеблется. Подложить греку свинью или нет? Соблазн был слишком велик. Наверно, перед глазами Кима в это время проходили вереницей все обиды, насмешки, издевательства, на которые Вацлав Кобзиков отнюдь не был скуп. В то же время месть была слишком жестокой. Капитан заерзал на стуле. Капитана одолевали мучительные раздумья. Жажда крови, наконец, победила.

- Вы не знаете, лунатикам разрешают жениться? - выпалил он.

- Жениться? Право, не знаю… А что, разве Кобзиков до сих пор…

- Да.

Мы уставились на девчушку. Как она воспримет этот удар?

- Глаза у феи заблестели. Но увы, в них было лишь одно любопытство. Или это игра?

Лицо капитана стало жестким. Наступила минута, которой мой начальник ожидал долго. Стало ясно, что Ким расскажет все, ибо он уже догадался: сегодняшняя гостья играет в жизни Кобзикова какую-то немалую роль. Может, это одна из «невест»? Тем лучше!

Ким был простым малым, и мысли легко читались на его высоком челе. Кобзиков, видно, тоже все прочитал, потому что, забыв про самолюбие, пискнул:

- Не надо!..

- Конкретной невесты пока нет, - медленно и обстоятельно, как и все, «то он делал, сказал капитан. - Есть цель абстрактная - дочь министра.

- Вот как!

- Да. Во имя этого приносятся жертвы, одна из которых - вы. Найденный предмет дамского туалета не был потерян.

- Это правда, Кобзиков? - спросила голубоглазая фея.

- Кобзиков встал и вытянул руки по швам.

- Нет, - соврал он нагло. - Они треплются. Они изобретают сеялку и немного того…

- А то смотрите, у меня есть подружка. Правда, не дочь, а племянница министра. Могу познакомить.

- Нет, нет! - испугался грек. - У меня и в мыслях не было…

Вид у Вацлава был пришибленный и жалкий. Фея взяла его под руку.

- До свидания. Вацлав меня немного проводит. Они ушли.

- Наглая особа! - сказала Тина, когда захлопнулась дверь. - Туда же, в любовь играет!

- Ах, Тиночка, Тиночка, никак не можешь простить улыбки!

- Натворил, наверно, что-нибудь, а теперь…И чего они в нем находят? Как можно преуспевать с такими вульгарными манерами?!

- Эрудиция, талия, интеллект.

- У меня тоже все это есть, - обиделся Ким. - Однако меня никто не любит!

Мы с Тиной переглянулись. Нашего капитана потянуло на лирику! Вот так, не мсти другим.

- А я, Кимочка?

- И ты. Я же вижу. Bсe с Рыковым да с Рыковым.

- Ах ты, дурачок лысый! Начались нежности.

- Пусти! - ворчал Ким, отбиваясь от Тины. - Я не ревную, я предупреждаю!..

Распахнулась дверь. В комнату быстро вошел Вацлав. Я ожидал скандала, но грек, остановившись у окна, принялся барабанить пальцами по стеклу.

- Ты-ры-ры-ры! - запел он мерзким голосом, задумчиво вертя банку с суриком.

Бывают такие моменты, когда к человеку вдруг приходит прозрение.

- Берегись! - крикнул я Киму, бросаясь грудью на чертеж.

В ту же секунду мимо моего уха просвистела банка, распространяя противный запах краски…

Вацлав рыскал по комнате.

Это уже был не Кобзиков, а вождь племени краснокожих, вступивший на тропу войны. В нас летели щетки, помидоры, хлеб, книги. Сначала мы, ошарашенные бурным и непонятным натиском, лишь подставляли бока и спины предметам, защищая чертежи, а потом сами перешли в наступление. Через десять минут отчаянной борьбы жених был запеленат в одеяло, связан бельевой веревкой и уложен на кровать.

- Гады! Крокодилы! Паразиты! - изрыгал обезвреженный ветврач. - Остригу ночью, как овец!

Лишь после того как Ким пообещал заткнуть ему рот тряпкой, грек замолчал. С полчаса он зло сопел и бубнил себе под нос, но скоро отошел: Кобзиков был не злопамятным человеком.

- Ладно, - сказал он. - Развязывай. Не буду рвать вашу кретиническую сеялку.

Мы распутали вечного жениха и сели за расчеты. Наступила тишина. Только Вацлав нервно расхаживал из угла в угол. Всем было немного неловко. Я не выдержал первый.

- Слышь, брось мотаться! Расскажи лучше, кто была она?

- Секретарь горкома комсомола, вот кто!

- Кончай!.. Кобзиков взвился.

- «Кончай», «кончай»! Раньше вам, харям, кончать надо было. Натрепались! Я сгореть могу за милую душу. Ты знаешь этого человека? Нет? А я знаю! Бантики, челочки, ямочка, кисочка!.. Под маменькину дочку работает. А у самой рука, как у тигра. Цапнет - не пикнешь!

Я невольно рассмеялся. У этой-то девчурки - рука тигра?1

- Во-во, смейся! Все сначала смеются. И я смеялся. Рассказать, как она меня от лунатизма вылечила?

- Валяй!

Грек присел на кровать.

Рассказ Кобзикова о том, как он был лунатиком.

- Откуда она взялась, эта болезнь, не знаю. Может, заразил кто. В общем обнаружил я ее еще на третьем курсе. Выпили мы один раз бутылочку с приятелем, бутербродиками закусили, культурненько этак, по-хорошему. Проводил я его, потом лег спать. Просыпаюсь от холода. Стою я в майке и трусах (дело зимой было) на крыше общежития и держусь за печную трубу. Ветер воет, звезды мерцают, псы от стужи за рекой вопят, Жутко мне стало, начал пробираться к чердачному окну - глядь, вся крыша босыми ногами истоптана, а некоторые аж по самому краю… Да… А дом, учти, шестиэтажный. Оборвалось у меня сердце. Ну, думаю, Ваца, пропал ты вконец. Лунатик! Пить вроде бросать надо, а разве удержишься? То экзамен сдал, то стипендию получил, то дружок хороший пришел. Сделал себе ремни специальные к кровати привязываться: как упаду на койку - они сами меня запутывают…

Да… А один раз не сработала эта самая штука: больно сильно мы выпили. Просыпаюсь на крыше дома научных сотрудников (уж как я туда попал - черт его знает, от нашего общежития метров пятьсот, если идти напрямик, по крышам). Светло еще было. Народищу внизу собралось - пропасть. Стоят, дураки, на меня глазеют. В том числе наш декан. А я - в одних трусах, кирпичи от трубы отковыриваю и кидаю вниз… Как увидел я это, рухнул с ног и покатился. Спасибо, желоб задержал. Дальше - дело известное. Сняли со стипендии, выгнали из общежития, стали исключать из комсомола.