Джон Шемякин - Дикий барин (сборник)

Иллюстрация. Бабушка моя по цинизму и спортивности была прекрасна собой необыкновенно. Парашюты, обтирания холодной водой, стрельба и самбо – вот четыре вещи, которые бабушка любила больше всего. Я в ее иерархии ценностей и красот стоял смирно, строго расставив носки сандалий, между VIII съездом компартии Мозамбика и пышным барокко. Ближе, скорее, к барокко.

Бабушка, отодвигая VIII съезд компартии Мозамбика, любила говорить мне правду. Обо мне же. Правда заставляла меня плакать и невнятно орать в болтавшуюся на резинке варежку. Что очень обидно, когда тебе двадцать восемь лет. Или, наоборот, тридцать два года. Или когда я там школу закончил?

Иногда перепадало не только мне. Сидели мы как-то большой и очень трогательной семейной компанией: бабушка, ее сестра Люда, я, дети бабы Люды и внуки какие-то. Очень все было тонно. Летняя дачная истома. Скатерть. Самовар. Я панамой обмахиваюсь. Прочим и на то сил не хватает. Ибо зной. И сад. И вечер.

И тут баба Люда говорит моей Александре Ивановне:

– Шурочка! Нам с тобой завтра привезут святую воду. Дивеевскую! Шутка ли – святость в ней необыкновенная… То, что нам с тобой нужно. Мне, понятно, поменьше, а тебе, Шурочка, надо уж и грехи свои замаливать. Пора, как в газетах пишут.

Глаза у Александры Ивановны моей заголубели так, что стали совсем прозрачными.

– Давно ль ты верующей стала, Людочка? На чем сломалась? Воровала-то составами, помню, в тридцать пятом, с мужем своим, с армянином этим. Продавала липовую помаду в Ташкенте. Притон содержала в Канавино. И никаких позывов к молебну не выказывала! За старое, гляжу, принялась… Не загуляла ли на старости лет?

Тут все разом заголосили. Даже муж бабы Люды как-то слишком остро отреагировал на предыдущего армянина. Я выступил, понятно, сразу на все деньги, а потом только бонусы выдавал всем желающим.

Поднимаю с пола самовар, ошпаренные ругаются с покрасневшими, ходики на стене частят до неприличия.

И тут голос моей Александры Ивановны звучит высоко и свято:

– Пожгу я твой, Людка, вертеп гнусный! Обязательно пожгу. И на том крест чистый кладу. Да хоть бы и вот на этого Достоевского…

Я вякнул, что это портрет профессора Виноградова, на даче которого мы и выступаем.

Посмотрели все на меня, как на идиота окончательного. Ну, то есть смеялись и пальцем тыкали.

Помню, был я совсем юным, еще очень нуждающимся в заботе и уходе археологом. Это в школе еще было, в которой я время от времени учился, отвлекаясь только на дачу ложных показаний по ст. 88 УК РФ.

Описываемый случай не особо впечатляющий. Вполне бытовой. Но глубины и мудроты в нем бешеное количество. Во-первых, рассказ об этом случае может спасти некоторое количество зачем-то необходимых жизней. А такое редко бывает в современной литературе – чтобы главный герой научился хорошему у дяди Сережи, когда они с дядей Сережей, познакомившись в электричке, идут в лесопосадку.

Во-вторых, этот случай характеризует увлекающегося мужчину. Пусть и подростка. Так-то он обычно грезит от бутиратов, будто находится в Москве, просто она вся белая и туда-сюда ножками перебирает. А вот мой случай – про увлечение практическое.

В-третьих, случай этот прекрасно характеризует бабушку мою Александру Ивановну и ее отношение к жизни, а также ко мне как разновидности этой самой жизни.

Примчался я из экспедиции полный чувств. Даже с такими подростками, как я, подобное порой происходит. И вот, не в силах связно рассказать о главном (бабушка не одобряла откровенность, которую трудно протоколировать), сижу в тяжелом малиново-зеленом кабинете с панелями из дерева, в которые уже два раза стреляли предшественники, когда с них ордена рвали.

Но чувства меня переполняют! Я и говорю своей любимой Александре Ивановне, блестя смородинами глаз под ее прозрачным голубым взором:

– Знаете, бабушка! – Я ее всегда называл на «вы», так было заведено у нас, хотя городские вроде, и с образованием, и заграничные вояжи случались. – Я вот, например, помню речь Сальвадора Альенде, в которой он просил верные правительству части карабинеров вернуться в казармы и решил оставаться в президентском дворце до конца…

Там речей на самом деле было несколько, но они у меня от бомбоубежечного сидения немного смешались в одну. Так вот.

– Знаете, Александра Ивановна, что если пропитать высушенную головку берцовой кости человека жиром, то получаются прекрасные светильники! Так делали наши предки! Они опускали пористую сухую головку берцовой кости в жир… – тут я подумал немного, – наверное, мамонта, и у них выходили отличные светильники, которыми они освещали свои жилища! Горящие от жира берцовые кости людей вдоль стен! Мертвые горят во имя жизни! Там же фитиль не нужен, долгота горения огромная, и уютно по-своему… Красиво как!..

В берлинской лазури глаз Александры Ивановны прояснилось до полного голубоватого хрусталя. Она закинула ногу на ногу (несколько верховых поездок в месяц, режим строг), закурила «Лаки страйк» (курила или «Страйк», или «Беломор») и произнесла фразу, тон и полутона которой никто не возьмется описать:

– Ну, теперь, Джон, я за твое будущее почти спокойна. Развивай эти свои задатки. Хоть на старости лет пойму, для чего ты тут крутишься.

За бабушкой моей ухаживал какой-то дедок посторонний. Опасный такой дедуся, подполковник. Пробор, усы щеточкой, пальто из шевро, трость.

Постоянно вывешивал на доске у бабушкиного подъезда строгие объявления. Острый карандаш, трафарет, гуашь, рамка. Кратко, доступно, по пунктам.

Помню, осенью девяносто первого приезжаю к бабушке. У подъезда объявление знакомой руки и стиля. Весь подъезд крепкий, партийный, из отставников, сталинские соколы, цигейковые воротники, в ГКЧПэшные денечки чуть меня не повесили за утерю бдительности, разложение и просто для куражу.

А тут ГКЧП сдулся, стали поговаривать о втором «Нюрнбергском процессе», подъезд вешать меня передумал, а надумал продолжить борьбу в подполье. Потому как на объявлении подполковника плакатным пером с подводом:

ВСТРЕЧА СТАРЫХ ДРУЗЕЙ!!!

18.10.1991

18.00

Тема: «Вспомним дни боевые!»

Комната актива дома.

Повестка встречи:

1. Обсуждение текущего момента.

2. Доклад о международном положении майора В. П. Вахмянина.

3. Разбор персонального дела Батурика К. Ф. (семейные конфликты, дебош).

4. Танцы. Чай.

Явка строго обязательна.

П/полковник Фруге В. А.

Прихожу к бабушке, говорю:

– Александра Ивановна! Ваш там кавалер в безумство впал, собирает ваше воронье на тризну по КПСС, видимо.

Бабушка мне, как всегда сощурясь и хладнокровно:

– Маразматик решил стать конспиратором. Вчера спрашивал, не знаю ли я рецепта невидимых чернил. Пропал офицерик.