Анатолий Трушкин - Пятница, 13 число (сборник)

Я – человек, мне кажется, несуеверный… в основном.

Я могу, конечно, поверить, что хорошая, дорогая посуда бьется к счастью, но только в том случае, если посуда не моя.

Но уж ни за какие деньги я не пойду ночью через кладбище. Я знаю, что в наш сильно просвещенный век ничего со мной на кладбище не случится: никто не загугукает, не схватит за ногу, не станет щекотать до смерти. Но не пойду… Мало ли чего.

Из любопытства, может быть, пойду. Любопытство – вещь неодолимая.

Ты, читатель, тоже не шарахайся сразу от названия книги, загляни в нее – может, что-то тебя захватит, защекочет; может, прочтя что-то, ты загугукаешь, мало ли что может случиться. Загляни любопытства ради.

Вечером жене говорю:

– Девушка, где я вас мог видеть?

Это у нас такой условный сигнал – мол, ка́к ты сегодня?

Она:

– Сегодня даже не мечтай, сегодня я себя плохо чувствую, очень устала – весь день без воздуха.

И главное – смотрит как-то враждебно. И наверное, чувствует, что неправа – еще больше раздражается:

– Что ты спрашиваешь, сам бы мог заметить, но ты же только о себе думаешь. Это у меня к тебе чувства, а у тебя ко мне одни инстинкты, и даже в них ты меры не знаешь!

Какая мера-то?.. Минздрав ничего не предупреждал.

Еще сказала, что она забыла, когда я ей цветы дарил и когда последний раз шампанским угощал. Потом знаешь что сказала? «Жена – всю жизнь невеста».

Вот занесло ее! Двенадцать лет замужем – все невеста. И инстинкт, между прочим, – это не прихоть, а приказ космоса. Приказ! Его умри, но выполни.

Я вижу – она в таком состоянии, что ей бесполезно объяснять про космос. Взял незаметно ключи от машины, говорю:

– Пойду прогуляюсь, что-то тоже воздуха не хватает.

Сел в машину и рванул на улицу. У нас они там стоят, которые космосу помогают. Подъехал к одной, спрашиваю:

– Сколько?

– Четыре тысячи.

– Четыре?!

– Да.

– Абонемент, что ли, на год?

– За час. Деньги вперед.

Думаю: «Это если рабочий день восемь часов, если даже с выходными, то получается… восемь на четыре и еще на двадцать два… получается… не хуже, чем у министров, а может, и получше. Неплохо устроились… министры-то. Хотя их тоже каждый день… трясут будь здоров».

Говорю:

– Что значит «деньги вперед»? А если товар залежалый?

Она мне:

– Не на рынке.

В смысле – пробовать не даем.

Конечно, немного я растерялся, спросил:

– Четыре тысячи чего?

Она:

– Можешь в евро, можешь в рублях.

Ну тут уж я нашелся, говорю:

– Лучше в рублях.

А потом, когда окончательно прояснило, как я заору:

– Четыре тысячи?! Да у меня жена за четыре тысячи неделю пашет без воздуха, без шампанского. Совесть у тебя где?

Она сказала, где у нее совесть, и тут еще вижу, бегут ко мне два мордоворота. Я по газам.

Еду, думаю: «Ничего себе! Четыре тысячи, хамство какое! За что, собственно? А мне деньги даром, что ли, даются?.. Четыре тысячи! Это не напасешься! Куда правительство смотрит? Чем президент занят? Знают они, по каким ценам народ живет, горе мыкает?!»

Я плюнул даже… Попал в лобовое стекло – ничего не видно сразу, но зато так ясно стало, что проституция – это позорное явление нашей жизни. Позорище! Грязь!.. Это же – грязь! Где грязь стоит четыре тысячи? Если два раза в неделю весь в грязи, это два на четыре и еще на четыре… тридцать две тысячи! Совсем, что ли, они с ума сошли? А в семью тогда что? Детям что останется? Дети растут не по дням, а по часам. Что творят, гадюки!.. А если каждый день в грязи? Это четыре тысячи на тридцать дней… Сколько примерно?.. Это сразу даже не сосчитаешь.

Потом успокоился немного, подкатил к супермаркету, взял шампанского, конфет, цветов два букета – и домой.

Вхожу – жена плачет и улыбается, говорит:

– А я видела, как ты незаметно ключи взял, еще подумала: «Может, он за цветами?»

Я говорю:

– Интересная ты. А куда еще я мог поехать?

Тут же всё на стол, а есть-пить не стали, весь день без воздуха – сразу в постель.

Легли, она локтем мне в бок ка-ак даст, говорит:

– Офицер, сигареткой не угостите?

Это у нас сигнал такой.

– С удовольствием, – говорю, – этого добра у меня!.. Хотя… Минздрав предупреждает: чрезмерное курение вредит вашему здоровью.

У ярко освещенной витрины с дорогими игрушками стояла нескладная девочка-подросток. Казалось, она не чувствовала мороза, не замечала своей крупной размеренной дрожи.

Мимо нее, весело смеясь, проходили с подарками богатые люди. Она не слышала их. Чуть погодя и некого стало слышать, улица опустела – до Нового года оставалось чуть больше часа.

Ровно за час раздался скрип тормозов, и из остановившегося «мерседеса» вышел блестящий молодой ученый, член Академии наук, консультант крупнейших зарубежных корпораций, красавец Александр Орлов. Он ехал к своей невесте Жанне, балерине Большого театра, с которой был продлен контракт, и решил, кроме дорогих подарков, купить ей еще игрушку.

– Кто ты, девочка? Что ты здесь делаешь одна? – спросил Александр, заметив несуразное существо.

– Я – девочка? – обернулась девочка. – Ну ты даешь! Я – проститутка.

Александр инстинктивно отшатнулся, но приличия требовали продолжить разговор, и он сказал:

– Ты вся промерзла.

– Невезуха! – объяснила девица. – Ни одного клиента. Представляешь? Довели страну.

Александр понимал, что надо бы повернуться и уйти, но врожденная интеллигентность не позволяла сделать это.

– Где Новый год встречаете? – светски спросил он.

– Где, где… – начала девица, но тоже что-то удержало ее от рифмы. Наверное, тоже врожденная интеллигентность Александра. – Нигде, – закончила она.

И сейчас еще можно и нужно было оборвать разговор, но как будто остановилась перед Александром тень Федора Михайловича Достоевского и как будто бы Федор Михайлович прошептал: «Нужно, чтобы каждому человеку было куда пойти».

– Я приглашаю вас, – неожиданно для себя, девицы и Федора Михайловича сказал Александр.

– Сто долларов, – сказала девица, твердо зная, что сейчас ей красная цена сорок, а по случаю возможного скорого окоченения даже тридцать. По всему телу пролетело: «Хоть бесплатно, но в тепло», но она повторила: – Сто.

– Да, да, – машинально ответил Александр.

– Жанна! Жанна!

– Алекс! Наконец-то!

Они обнялись.

– Познакомься, пожалуйста, это Надя, она проститутка. Представь себе, чуть не замерзла на улице.

– Проститутка? – Жанна подошла, щуря подслеповатые от беспрерывного чтения стихов глаза. – Очень приятно. – С невыразимой грацией она протянула пришелице свои чудесные руки и сказала: – Будем подругами.