Мария Штейникова - Кошка Фрося и другие животные (сборник)

– Чистый Мамай, – говорила бабулечка, затягиваясь дорогущим «Кентом».

– Начальники, у пизды мочальники, – услужливо протягивала Людка.

Бабулечка ее мягко осаживала:

– Людмила, варежку прикрой.

Людка довольно хрюкала в рукав спецовки и шла ставить чайник:

– Анна Васильна, золотце ты наше, водочки в чаек капнуть? Чисто для сугрева, а?

Девишники – это страшное дело. Все приезжают и быстро напиваются двумя бутылками вина. Почему двумя? Чтобы не напиться. Потом я говорю:

– У меня ящик вина для готовки.

Мне говорят:

– А мы так не ужремся? – И макают пальцы в бокал.

Я говорю:

– Дак мы с сосисками.

Мне говорят:

– Ой, мы сосиски сто лет не ели. А макароны есть? Мы на диете.

Холодильник чувствует себя королевой вечера. Гости пытаются из бесформенных кубиков льда собрать слово «пельмени». Получается фигня. Шпицы в юбках из туалетной бумаги незаметно встраиваются в действо. Начинается шоу-программа. На кону целая сосиска. Шпицы тщательно крутят фуэте и с тоской во взгляде провожают последнюю сосиску в жерло Лены. Всё, кончили крутить фуэте. Лена в целом приятная, особенно когда ест. И каждый раз верит, что это любовь, а не тонкий сосисочный расчет со стороны шпицесамца. Каждый раз попадает в их коварные шпицесети. Женщина она легкая, обиды и куда закопала забывает быстро. Мы все интуитивно стараемся не обижать Лену.

Потом я вспомнила, что из нового у меня не только ящик вина. Презентовала гостям робота-уборщицу. Ужасно самодостаточное устройство. Живет в сто двадцать шестом измерении, не пьет и не курит. Уборщица тут же пошла и застряла под батареей. Потом нелепо и скоропостижно разрядилась. Глаза Лены подернулись поволокой, она поэтично провела параллели. Красивая аналогия, если учесть, что до этого она сравнивала себя с сосиской.

– Да просто дура она, – сказала конкретная Наташа, отхлебнув вина. – Задом надо было сдавать.

Совет оказался не напрасным. Часа через три мы все сдавали задом в гараж. Пытались припарковаться на койко-места. Некоторым, особо целким, это удалось. Уборщица очнулась ровно в четыре утра в своем сто двадцать шестом измерении и пошла пылесосить под ванной. От звуков ее бурной жизнедеятельности проснулся весь дом. По всем ощущениям, чтобы умереть в адских муках. Если бы не ящик таблеток, который всегда носит в своей сумочке Наташа, меня бы сейчас тут не писало.

Кошка Фрося до буддизма была в религии невест. Это ее страшно выматывало. Борьба за фигуру и изможденный вид плюс все время надо было хотеть замуж и курлыкать по ночам. Теперь Фросе по фиг. Буддистам ведь как? Лишь бы кормили. Теперь у Фроси свой небольшой сад камней, в котором она медитирует. Сначала раскапывает, потом закапывает. Потом приходит – нет сада. Непродвинутые люди стерли с лица горшка.

Такое течение жизни позволяет Фросе креативно развиваться. И она создает новый сад, еще прекраснее. Люди приходят и говорят:

– Это искусство, Фрося сегодня ого-го наинсталлировала.

Другие говорят:

– Ну и что, я тоже так могу. Обыкновенная визуальная репрезентация. Реплика на Ван Дейка. И немножко на «Земляничную поляну» Бергмана.

Первые говорят:

– Неужто? Несмотря на то что понятие дискурса всеобъемлюще, Фрося определенно шире.

Вторые говорят:

– Фрося абсолютно неприемлема и вторична. На ней явно есть ярлык постструктурализма и «не выжимать» при восьмистах оборотах.

Другие люди приходят трогать Фросю за шубу.

– Прикольная горжетка, – говорят они. – Ой, это экспонат? А унитаз настоящий? Еще подскажите, где здесь буфет? Судя по обалденному запаху, кто-то насублимировал бублики.

Мы говорим:

– Старинный рецепт.

Люди говорят:

– Какой кошмар, ничего своего придумать не могут. Какое-то засилье плагиаторов. Фи!

У кошки Евы с кошкой Фросей идет борьба дискурсов. Фрося оперирует крупными формами и этим берет за живое. Всем знакомо то, что делает Фрося. «И у меня так же», – думают все. Ева берет количеством. «Графоманка, – говорит Фрося, – еще на бисер перейди или макраме плети этим местом, прикладная ты наша».

Нет, иногда Фрося включается в социальную гонку, выходит из равновесия и падает с дивана. «На полу тоже гармоничненько», – находит Фрося. Пока ее не находят шпицы. Так у нас дома живут сплошные взаимоисключающие идентичности. Такой круглосуточный антагонизм выматывает. Приходится включать Гегемонию (дома просто Моню). Моня тупа как пробка и в процессе сбора мусора наезжает на инсталлирующих шпицев, приходится творить в строго отведенных для этого действа местах. А это уже геноцид и всяческое ущемление.

Но Фросе пофиг, она буддист. Лишь бы кормили и давали айпэд. С ним медитировать интересней, столько приложений. Фрося вздыхает и удаляется с айпэдом в сад камней. Творить и мыслить.

Муж у меня мужчина видный. А в Парижах еще и свободный. Идет, весь будтоменясуканет, в муаровый шарф обернулся, в солнцезащитных очках мегаудачной формы, мокасинами фуэте крутит. Весь из-кудри-в-кудриттвою. Француженки дохнут прямо на лисапедах. Не выносят шарму. Не, ну пуркуа бы, как говорится, и не па? Пусть мужик порадуется. А я чо? Я с Урала. Мне сзади с рюкзаком и кредитками привычнее и теплее.

Муж говорит:

– Какой этот французский стиль удачный. Выпил, бутылку в траву выбросил – полный шарман. Надо дома так делать.

Потом сдуру поехали в Швейцарию, и выяснилось, что все ваши Европы – это обыкновенное Замкадье. Типа нашей Истры или Мытищ каких. Купила тут Фросе небольшой сувенирчик – вид на жительство. Тут у миллионеров хобби – работать в «Макдоналдсе» и в обеденный перерыв выкидывать коленцы вдоль Женевского озера в надежде похудеть.

А планктон в это время стоит в автомобильной пробке во Францию, Германию и Выхино. Макдоналдсные миллионеры нас обслуживать брезгуют. Неравные социальные отношения. В нас швырнули щвейцарскими шоколадками, картошкой и плюнули жалкой сбербанковской кредиткой. Сказали: «Мехси, бон аппети и ахэвуах. Свободная касса». Мы поняли, что разговор закончен. Потом я допрашивала мужа, рассматривая банковские отчеты, кто из нас купил самолет. Я точно не покупала. Оказалось, это счет за швейцарский гамбургер. Решили не есть и терпеть до Италии.

Еще, когда люди говорят по-французски, то сворачивают губы в куриную жопку. Это ужасно позитивно. Столько людей с куриными жопками на лицах.

А в Амстердаме я ощутила, что значит быть Фросей. Это, блин, ужасно сложно. Надо не забыть пожрать и все такое. А потом оказывается, что ты жрешь уже пятый час подряд. И внезапно находишь себя в остром приступе любви к мужу, который помнит, где отель. А это, оказывается, такое счастье.