Татьяна Рудина - Продайте мне хоть что-нибудь!

Бомжом этот человек, разумеется, был не всегда. Но уже давно. А раньше он был художником.

Бомжа звали Гриша, а свою собаку он звал Дуней. Собака была старой. Гриша точно не помнил, сколько ей лет. Он подобрал ее еще только что родившемся щенком. Коробка стояла прямо у входа в продовольственный магазин. В ней и лежала слепая еще Дуня. Гриша выкармливал ее молоком. Сначала из пипетки, потом из соски.

Тогда еще он не был бомжом. Он жил в мастерской на Чистых прудах. Мастерская досталась ему от его товарища, художника-баталиста, который давно переехал в Израиль. Он уехал еще в девяностых, там, в Израиле резко сменил жанр – стал писать натюрморты и пейзажи и с успехом продавался в местных галереях.

А мастерская осталась в полном Гришином владении, пока жильцы не решили приватизировать чердачный этаж. Вот именно тогда Гриша стал бомжом.

Дело в том, что он нигде не был прописан уже много лет. Оставив жене квартиру, когда они развелись, Гриша прекрасно существовал в этой мастерской и совершенно не задумывался о том, что мастерская – это не квартира и прописаться в ней нельзя.

Но сказав, что он прекрасно существовал, надо тут же оговориться. Потому что к моменту потери последней жилплощади он уже давно был никому не нужен как художник. И мастерская последние годы была именно жилплощадью, а не местом для творчества.

Поначалу Гришины картины охотно выставляли в галереях, хотя он никогда не был в числе ведущих представителей соц-арта. А когда моде на соц-арт пришел логический конец, он совпал с концом Гриши как художника. Гриша сильно пил к тому времени. Нет, пил-то он всегда, но писал при этом, а в эпоху перемен он просто запил.

Появление Дуни, как ни странно, многое изменило в его жизни. Выкармливая только что родившегося щенка, он даже завязал с крепкими напитками. Стал пить только вино и пиво. И вообще, эта собака принесла в его жизнь какой-то смысл, давно, казалось бы, утраченный. Было о ком заботиться. А самое главное – его любили как никто и никогда раньше.

Он любил вести с Дуней философские беседы о смысле бытия и о том, какие же все падлы и сволочи, о стране, в которой его угораздило родиться и которую он не смог оставить, как это сделали его более умные собратья по цеху. Хотя какие они к черту собратья? Никто ни разу в жизни ничем не помог, хотя живут в полном шоколаде в Америке и Германии. Один баталист и был товарищем. И тот тоже забыл уже о Грише.

Оказавшемуся вместе с Дуней на улице Грише некуда и не к кому было идти. Совсем. И окунувшись в мир бомжовой жизни, он понял, что никогда он не сможет и здесь найти друзей.

А бомжи не живут в одиночку, они существуют группами, даже кланами – так легче выжить. Но Гриша, будучи одиночкой по своей сути, не смог пристать ни к одной из этих групп.

Он выживал один, вернее, вдвоем с собакой.

И так получилось, что весь смысл его существования свелся к существованию этой самой собаки. Главной его заботой была Дуня. Его не волновало, чем он будет питаться и будет ли вообще есть сегодня или завтра. Но накормить собаку он был обязан. Попрошайничеством он не занимался никогда, даже в самые тяжелые моменты, то есть зимой. Дуне он никогда не позволил бы сидеть на улице с банкой для денег между лап.

Но поскольку люди, как известно, жалеют собак больше, чем людей, еда для Дуни находилась всегда. И Грише еще перепадало. Сначала в старом магазине на Покровке, где он нашел Дуню, всегда подкармливали. Потом магазин закрыли, и стало труднее, но все равно что-то всегда находилось, да и в церквях стали обедами кормить.

Больше всего Гришу волновало то, что Дуня очень резко сдала в последнее время. А сейчас, когда приближалась очередная зима, Гриша больше всего боялся, что собака не переживет мороза.

Жили они в одном долгострое на Речном вокзале. Жили там уже несколько последних лет. Но там не было крыши. Только перекрытия. И зимы последние два года были страшно холодными. И если сейчас будет такая же – Дуня не выживет. А если собака не выживет, то зачем ему еще жить?

Вот так думал Гриша. Вернее, он уже не думал ни о чем уже давно. Мысли были только конкретные и связанные с сиюминутным моментом. Про Дуню были не мысли. Про Дуню было только единственное оставшееся в его душе чувство.

Но оно говорило, это чувство, оно кричало, оно заставляло его даже плакать иногда, когда он смотрел на свою старую собаку, которая была для него смыслом всего.

В общем, можно с уверенностью сказать, что внутренние миры и Гриши и Дуни были абсолютно идентичными. Никого и ничего в мире для обоих не существовало, кроме друг друга. Вся Вселенная сузилась для них до размеров собаки и хозяина.

Но бог с ней, со Вселенной. Существовал мир вокруг. И этот мир не был добрым. Он был враждебным и опасным. Самыми опасными врагами были дети. Вернее, подростки. Они недавно закидали их камнями на Водном стадионе. А Дуню еще били палкой. Грише досталось сильно, но ничего не было сломано, а у Дуни, похоже, была сломана нога. Именно поэтому она и хромала. Вернее, вообще не наступала на заднюю левую ногу.

Первый раз за все эти годы Гриша начал думать о том, что надо просить денег, чтобы отвести собаку в лечебницу.

И вот как раз на том переходе, где загорелся зеленый свет, из какой-то дорогой машины выскочил молодой человек и протянул Грише две купюры по тысяче и пальто.

Пальто было хорошее. Теплое. Гриша сразу же его надел. И повел Дуню в лечебницу.

Да, это был перелом.

Дуня вообще сильно сдала после этих побоев. Когда сняли гипс, осталась хромота и сильная сутулость. Спина была колесом.

В декабре ударили морозы. Дуня тряслась в ознобе, хотя Гриша накрывал ее ночью всем, что у него было. Сам он сильно кашлял, со свистом каким-то, но ему было все равно. Ходила Дуня уже с большим трудом, но оставаться без него не хотела. Гриша шел, и она плелась за ним.

И аппетита у нее не было уже. Почти не ела, как он ни старался ее уговорить.

Как-то ночью в совсем уже сильный мороз Гриша подумал, что она не доживет до утра. Он снял с себя пальто, так великодушно отданное ему на переходе, и укрыл им Дуню.

Он смотрел сквозь темноту на свою собаку и думал о том, что если бы ему предложили выбрать, с кем провести Там всю оставшуюся вечность, он без всякого сомнения сказал бы:

Когда собака лизала его уже совсем холодное лицо, она думала, наверное: – А зачем мне дальше жить?

У меня есть знакомая массажистка. Простая женщина. Совсем-совсем небогатая. И она иногда ездит в Лондон к своей подруге. И там делает массаж ей и некоторым ее знакомым. И, заработав, сразу бежит в самый дорогой универмаг Лондона и покупает своему ненаглядному коту какую-нибудь совершенно ненужную вещь. Игрушку какую-нибудь дороженную или ошейник Гуччи или Прада или еще какой-нибудь марки, главное, чтобы дорогой. При этом совершенно непонятно, зачем коту этот ошейник. Он же не гуляет на улице, как собака. И вообще не понимает, что это за марка на нем надета.