Андрей Данилов - Homo Navicus, человек флота

— Под левой грудью родинка, еще одна в виде сердечка на правом бедре, с внутренней стороны, в трех сантиметрах от того места, где ноги расходятся. И на причинном месте седая прядь. Продолжать?

Митя замолчал, а потом с грустью спросил:

— Что, и ты там был? Друг, называется!

— Нет, люди говорили…

А что еще можно было ответить влюбленному?

Митя помолчал, а потом упрямо сказал:

— Все равно, я ее перевоспитаю. И я не видел ни родинок, ни того, остального. Мы еще не так близки. Но она меня любит. И согласна перевоспитываться.

Я понял, что Людка-маленькая настроена серьезно.

В свои двадцать три года Митя еще был девственником и ко всем женщинам, даже таким, как Людка-маленькая, относился трепетно, а не прагматично. Мы и в компанию его не любили брать. Когда пары уже занимались делом, Митя читал своей временной половине стихи Блока, Мандельштама, Гумилева или Есенина, цитировал Овидия и даже «Анналы» Тацита, пытался наставить ее на путь истинный, если она уж больно откровенно заявляла о своих желаниях, и вообще был больше похож на миссионера, сопротивляющегося кастрации дикими индейцами, чем на сексуально озабоченного нормального мужика. Девушки утром были злы и очень возмущались, особенно «Анналами».

— Так бы прямо и сказал, что извращенец. Может, я бы и дала. А он все вокруг да около со своим тацитом. А «тацит» это что, болезнь такая?

Была еще Людка-большая. Она была старой — целых 28 лет от роду! Но на безрыбье, как говорится, и сам раком станешь, и старушку вниманием не обижали.

Обеих Людок близко знали не только военные этого поселка, но и многие другие, из приходящих в завод экипажей.

В своих целях и методах достижения этих целей они были настолько похожи, что разница состояла только в комплекции и семи годах разницы в возрасте, отсюда и деление на «маленькую» и «большую». Целью было замужество, методом ее достижения — постель. Ни один холостяк гарнизона или ремонтирующегося корабля не был ими оставлен без внимания. Кстати, если вы переспали с женщиной, а потом узнали, что ваш друг или сослуживец побывал в той же постели, то вы уже не друзья, а молочные братья. Поголовье молочных братьев увеличивалось не по дням, а по часам. Девицы, сами того не зная, применяли на практике философский закон перехода количества в качество. То есть из такого количества мужиков все равно, рано или поздно, кого-то, да и удастся окольцевать. Кстати, обеим таки удалось. Тогда все было гораздо легче — СПИД еще не изобрели, паленую водку тоже, болезни, передаваемые половым путем, лечились обычными антибиотиками, а любовь не покупалась за деньги, достаточно было столика в ресторане или джентльменского набора в портфеле, а некоторые холостяки искренне верили в сомнительный постулат: «переспал — обязан жениться».

И их окольцовывали такие вот Людки. И, что удивительно, становились преданными и заботливыми женами.

Все это мгновенно пронеслось в моей голове. Надо было искать противоядие, но для начала воззвать к здравому смыслу.

— Женишься — увидишь. Но я бы рекомендовал прежде увидеть, а потом жениться. Вдруг не понравится?

Митька задумался, выкурил молча целую сигарету, а потом сказал:

— Знаю, понравится. Вам же всем нравилось, сволочам. А я и не видел ничего. Только целовались. А хочется… Где, ты говорил, у нее родинка в виде сердечка?

Расстались мы в задумчивости.

Утром я рассказал друзьям о надвигающейся трагедии.

Пришлось спасать ситуацию сообща. Никто не хотел лишаться ни одной из Людок. Ишь ты, индивидуалист-романтик нашелся! К кому бы мы сами ходили, если бы Людка-маленькая замуж вышла? К большой? Однообразно бы получилось. Да и одно дело быть молочным братом, а другое — другу рога наставлять. Неправильно это.

Мите предоставили возможность увидеть все, и даже больше. Для этого пришлось смоделировать ситуацию, когда Людка-маленькая экспериментировала с очередным вероятным кандидатом в мужья в очень сложной позе, а Митя их застукал на горячем по дружеской наводке.

А Митю мы развязали, чтоб не обижался. Развязали, как с помощью кинолога развязывают нерешительного кобеля.

Уговорили Людку-большую, раскрыли Митины слабые стороны, устроили встречу. Она его не слушала, а просто, пользуясь своей комплекцией и субтильностью Мити, завалила его на кровать и изнасиловала, не слушая ни стихов, ни проповедей.

В ресторане по этому поводу был большой сабантуй. Молочные братья веселились, поднимая бокалы за сохраненное поголовье гарнизонных б…дей и за нас, находчивых. После закрытия, набрав шампанского, шумной гурьбой двинулись благодарить Людку-большую.

Она открыла дверь с недовольным лицом, в тапочке на одну ногу и просьбой не шуметь — Митя спит.

Оказывается, на рассвете, этот козел сделал Людке-большой предложение.

На свадьбе мы не были. Принципиально.

Утром мы перешли в родную базу. Нам предстояло ППО и ППР. Это планово-предупредительный осмотр и такой же ремонт. То есть своими силами, как автолюбителю в гараже: там помазал, там зачистил, там гайки подкрутил. Две трети офицеров в это время разъехались: доктор в ординатуру, вырезать аппендиксы, кто-то на курсы, кто-то в отпуск.

Ночью пришло штормовое предупреждение и нас выгнали в бухту на якорную стоянку — «яшку». Оттуда — в море, передав, чтобы мы были готовы встретить надвигающийся тайфун. Лодкам определили места стоянок, запретив погружаться. Все крепилось по-штормовому, то есть прикручивалось и привязывалось. Вахтенный офицер был одет в гидрокомбинезон поверх канадки и пристегнут к поручню трапа карабином монтажного ремня, на манер немецкого пулеметчика-смертника. Так же экипировали сигнальщика. Им придется хуже всех: находиться в самой высокой точке лодки при качке; мерзнуть на холодном ветру; быть накрытыми с головами волной, когда она, с ревом перекатываясь через невысокую лодочную рубку, пытается оторвать руки от поручня, и когда уже захлебываешься соленой водой, и воздух в груди закончился, а до следующего вдоха неизвестно сколько; и смотреть на эту бушующую стихию, сознавая свое ничтожество перед ней; и помнить, что рубочный люк в лодку задраен.

Нашей задачей было отдать якорь и, отрабатывая винтами, удерживать лодку носом к волне. Ветер крепчал, волны становились все больше и злее, заметно усилилась качка. А лодочная качка гораздо хуже, чем качка на надводном корабле.

Я быстренько распечатал боевую аптечку и проглотил три таблетки-протектора. Было в ней такое прекрасное изобретение ученых-гуманистов на случай ядерной войны. Получив смертельную дозу облучения, вы еще три-четыре часа могли воевать с врагом, до своей героической кончины от радиации. Большая доза вызывает тошноту, таблетка-протектор ее снимает, и вы, с пузырящейся от ожогов кожей, умираете, но не облеванный. А тошнота в бою расслабляет и заставляет ложиться, стонать, бросать оружие и жалеть себя. Да и попробуйте метко стрелять и прицеливаться, если изо рта бьет фонтан. Да-с, полезное изобретение. «Аэрон» и мятные таблетки по сравнению с ним, как жидкий чаек по сравнению с коньяком многолетней выдержки.