Андрей Данилов - Homo Navicus, человек флота

— Витя, а сможешь про ручку, тетрадку, и чтоб немного эротики?

Через пару секунд Витя выдавал:

Взяв тетрадь-сучку,

На одну ночку,

Залуплю ручку,

И спущу… строчку.

Да-с, талантливый человечище был. Сейчас, платочек достану, а то на слезу пробило от лирики… А может, это Дима Правиков в училище сочинил? Вот склероз проклятый. Да ладно, не важно, кто сочинил, главное — душевно. Продолжаю.

Но так как все давалось слишком легко, он заскучал. А как недюжинные личности от скуки избавляются? Правильно, с помощью алкоголя. Кстати, впервые решил попробовать забыться. А тут такой случай — дежурство подвернулось, чистота эксперимента, домашние не мешают, жена не гундит и все такое…

Поэтому к дежурству он подготовился хорошо: взял книгу, бутерброды, бутылку водки, бутылку вина и пять бутылок пива: дежурить, так дежурить.

Разделся до трусов — жарко было, двери входные на ключ закрыл, дежурить начал с водки. Неправильно, конечно, но подсказать некому было, что градусы повышать можно, а понижать нельзя.

Естественно, потяжелело ему, часам, этак, к двенадцати. А солнце печет, на улице градусов тридцать, внутри здания все сорок. Пошел он, потом обливаясь, открыть окно в кабинете замначальника. Окно-то открыл, да вот беда: выходя в коридор, сейф плечом задел, не вписался в узкий кабинет. Он к тому времени уже противолодочным зигзагом ходил.

Сейф загудел и закачался, бюст Ленина вместе с сейфом. Витя сначала сейф останавливал, но руки сильными оказались, не остановил, а в другую сторону накренил. Потом бросился бюст ловить, а сейф-то бросил! Бюст через него перелетел и на пол — хрясь! Витя наклонился, поднял гипсовое произведение искусства эпохи социалистического реализма, а носа-то и нет, отбился! Мало того, под диван улетел. Начал двигать диван, а тот развалился, спинка оторвалась, а все остальное на ногу упало, больно!

Применил он идиоматические выражения из словаря (см. словарь) — полегчало немного. Вышел, выпил, думать начал, как беде помочь и бюст восстановить. Пробовал нос слюной приклеить — не держится, сколько ни плюй. Выпил, дальше думает.

Нашел клей канцелярский — тоже не держит, а другого нет. Час клеил и пил, пил и клеил — не держится. А нос вождя почернел весь и крошиться начал от частых падений. Отдохнул Витя с очередной бутылкой пива. Бутылку в урну для бумаг бросил. Подумал — и нос туда же отправил.

А потом ухватил бюст, зашел в кабинет, но к окну близко не подходил, умный потому что, понимал, что выпасть может. Так, с метр не доходя до подоконника, и метнул его в окошко. И что удивительно, попал ведь! Далеко внизу что-то гупнуло, кто-то громко закричал, но посмотреть вниз сил не оставалось. Витя, утомленный успехом, споткнулся о поломанный диван, упал и заснул…

Он не слышал трезвонящих телефонов, громкого стука в запертую дверь факультета, беготни по лестницам и этажам, гула голосов в колодезном дворе у здания.

Проснулся он глубокой ночью, с болью в голове и «какой» во рту. Дрожащей рукой налил воды из графина, отпил, оделся, пошел, поблевал в окно. Слегка полегчало. Подремал еще.

В семь утра в дверь по-хозяйски зазвонили и заколотили. Зевая, Витя отправился открывать, удивляясь раннему визиту сменщика. Но ошибочка вышла: на этаж ворвался замначальника факультета и онемел от картины разгрома и количества пустых бутылок.

Вчера, во время полета бюста, под окном проезжала «Волга» начальника академии. Сержант-водитель рассказывал:

— Отвез я начальника. Еду, значит, коротким путем, не по главной аллее. Солнышко светит, тишина, безлюдье. Вдруг страшный удар, взрыв, над головой что-то лопнуло и в машине как-то светлее стало. Затормозил, оборачиваюсь, а в крыше дыра, а на заднем сидении — Владимир Ильич, на меня смотрит. Пристально. Хоть и без носа, но я узнал. Закричал я страшно, от испуга, и сознание потерял.

Потом искали виновного, обзванивали факультеты, вызванивали начальника нашего, сообщили, что дежурного нет, ходили мол, проверяли. Шум большой был, но из-за машины, не из-за вождя.

Когда мы пришли на занятия, Витя писал объяснительную.

— Мужики, в какой последовательности писать: сначала пил водку, а потом вино, или наоборот?

Мы покрутили пальцами у висков: на дежурстве пить, курить, отвлекаться и отправлять естественные надобности запрещено. Последнее можно, но только во время отдыха.

Витя сказал:

— Понял, — и начал с чистого листа.

Заглянув в объяснение, мы ужаснулись.

Все «поняв», он написал: «Заступив на дежурство по факультету, я выпил пять бутылок пива…».

Наказали его, конечно, но не сильно — отличник. Начальнику академии доложили, что бюст сушился на окне, чтобы в понедельник занять подобающее место на партсобрании факультета и посиять вымытой от пыли лысиной. Налетевший порыв ветра захлопнул раму, рама задела бюст и т. д. А на месте дежурного не было, потому что бюст мыл, увлекся, стука в дверь не слышал — вода шумела. Моряки своих не выдают.

А вот дежурить по факультету Витю больше не ставили. Так до окончания академии только в патруль и ходил.

Одно плохо — замначфака диван выбросил и дверь в кабинет на ключ закрывал: там еще мягкие стулья были.

Как бы спали, если б не «классики», пять томов под голову, ума не приложу.

Штурман у нас был хороший, грамотный, одно плохо — пил много, даже больше, чем механик. Это его часто подводило, но только на берегу. А в море он даже вино, которое в обед подводникам выдают, чтобы запоров не было — как с запором воевать, испугаешь противника до того, как прицелиться успеешь, не пил. В запой боялся сорваться.

Стоим мы как-то в Петропавловске, торпеды получаем для очередной зачетной стрельбы. Но что-то там не заладилось, с торпедами, и выдалась у нас пара не очень загруженных дней.

Народ помчался по управлениям что-то списывать и получать, а штурман никуда не поехал. Послал вместо себя штурманенка, сошел на пирс в чем был: канадке да шапке без «краба», да и пропал на двое суток.

Никто не волновался за него: проспится, проголодается и придет, куда он с подводной-то лодки денется.

Загрузили торпеды, пора выходить на стрельбу, а Дюндина, штурмана, найти не можем. Плюнули, отошли от пирса на кабельтов, нацелились на выход из бухты.

И вдруг на пирсе появилась нетрезвая даже издалека, покачивающаяся фигура, размахивающая руками и горестно кричащая:

— Стойте! А как же я?!

Командирский рев с мостика вспугнул стайку безмятежных чаек:

— Головка от фуя! Говно ты, Слава, а не штурман! Завтра чтобы был в базе! — и скомандовал почти нежно: — Вперед полный!