Михаил Жванецкий - Женщины

И тут мне приходит в голову последняя мысль. Я достаю из портфеля буклет, то есть расписание концертов. Там по-английски моя биография. И сказано, что 16 мая мой авторский вечер в Карнеги-холле… И если, думаю я, после этого мы оба не уйдём под её одеяло, я последний советский кретин… Что и оказалось.

Она спросила:

– Это кто?

– Я, я… Вот же мой портрет.

– Карнеги-холл?!

– Да, да…

– Ваш концерт?

– Да, да… Вот же мой портрет.

– И вы сидите в хвосте и вся очередь в туалет опирается на вашу лысую голову?

– Да, – сказал я. – Вот же мой портрет.

Больше она ничего не говорила, не переодевалась, не касалась, отвернулась и уснула.

Чиновница в мэрии спрашивает у посетителя:

– Я что, вам факс не послала?

– Я не получал.

– Это не ответ, я вам посылала или нет?

– Нет.

– Не может быть… Проверьте, – говорила она получателю, – идите домой и проверьте.

Так они и жили.

Он же не получил и он же должен был проверять.

– А вы посылали?

– Вот я это хочу у вас узнать. Идите домой и проверьте.

И этот несчастный шёл проверять, чтобы потом опять записываться к ней за месяц до приёма.

Оба одинаковы.

Старушка пришла на могилу мужа:

– Я пришла к тебе попрощаться. Ты слышишь, Яня? Я уезжаю.

Дети уехали два месяца назад.

Теперь уезжаю я.

Что мне одной делать?

Ты столько сил потратил на эту квартиру.

И знаешь, кто к нам въедет?

Постой, ты же её хорошо знаешь…

Это Маруся сверху.

Она добилась и въезжает к нам.

Она будет жить у нас.

Пусть лучше она, чем кто-то.

Мы уплатили.

За тобой будут следить.

Я больше не смогу прийти к тебе…

Я уезжаю.

У нас импотенция возникает от других причин. Мы в основном с теми, кто нам не нравится, но нужен для решения жилищных вопросов, прописки, обмена, уборки квартиры, мытья окон.

Брак по расчёту сейчас не выгоден ввиду частой смены режимов. А секс по расчёту – повсеместный. Кого мы только не имеем!.. Ради выпивки, ради бутерброда… Что, конечно, сказывается на нашем здоровье.

Дома мы, конечно, валимся как подкошенные. Дома уже всё понимают: иди, мол, но уж без справки не возвращайся.

А как себя настроить? Какие такие упражнения делать? Отсюда массовые обращения к экстрасенсам, настырные просьбы усилить по мужской части. Хотя что такое сильный – никто не знает. Женщины правильно молчат. Как она скажет: «Ты знаешь, он покрепче тебя».

Правда, в последнее время плотская любовь перестала делать успехи. Ты её любишь, любишь – а она справку не даёт. Но, с другой стороны, может, и мы их недостаточно бойко любим? Хотя и они, как правило, одутловатые. Поэтому некоторые наши вообще опустились любить мужчин. Никаких расходов, подарков, в гостиницу проход свободный, старушки у подъездов не подозревают, красота! Хотя и противно до отвращения. Ужас! Представляю – целовать усатую рожу, будто я член правительства… Но ведь и мою кто-то вынужден целовать. Правда, и я чью-то отказываюсь… Ты смотри, как всё переплелось!

Встречи стали пустыми, ни интеллектуального начала, ни физического завершения – сплошное пьянство на основе сексуальной неопределённости. Многие, очнувшись от беспробудности, с удивлением видят, что лучшая для них женщина – жена. Так что не надо бегать к врачам. Никаким лекарством нелюбимую женщину не заслонить. Надо ночевать с тем, с кем живёшь, и жить с тем, к кому привык.

Приказываю:

брачную ночь считать первой,

первую ночь считать брачной,

а семейную жизнь – счастливой.

Другой не будет.

Он ей сказал:

– Вы мне нравитесь.

Я могу на вас жениться.

Но при условии: вы перестанете красить брови и губы.

Вы расстанетесь со своими подругами.

Родители к вам могут приезжать только в заранее согласованные сроки.

Вы приходите в наш дом со своей посудой, так как мой отец религиозен.

Вы поняли мои условия?

– Да. Но вы мне не нравитесь.

– Как?

– Даже не знаю. Не нравитесь.

– Так значит?..

– Конечно…

– А как же?.. Мы же…

– У меня были какие-то желания. Теперь их нет.

– Ну, может быть, насчёт посуды я был излишне категоричен.

– Нет. Всё правильно.

– И насчёт родителей можно как-то согласовать.

– А помада?

– Ну, в сущности, не страшно.

– А то, что вы мне не нравитесь?

– Ну, это исправимо.

– Вот и исправляйтесь.

И ушла.

Я пою… Потому что мне же надо на кого-нибудь кричать.

Кричать на людей нельзя.

На собаку нельзя – нервничает.

Даже на самого маленького из собак нельзя – инфаркты у них.

А кричать хочется для организма.

И я кричу на поезд.

На мост кричу.

Ору на Медного всадника – а-а-а-а!

Кричать хочется – а-а-а-а!

Без скандала – а-а-а-а!

Просто для здоровья – а-а-а-а!

Иди-иди, поезд – а-а-а-а!

Мчись, прись, электричка – а-а-а-а!

А по мосту перебой да-а-й…

Вот та-а-акси.

И палкой по штакетнику…

Пошла-а-а-а…

А в зеркало: – А-а-а-а… Зверюга-а-а…

Всё! Соседи стучат. А я телевизор на детскую передачу.

Он подсел за столик, где сидела симпатичная одинокая девушка над чашечкой кофе.

Он был примерно моего возраста, примерно моего роста, звали его примерно так же и говорил он примерно как я.

Ничего нового он ей не предложил.

Он угостил её вином, шоколадом.

Они познакомились.

Он заказал что-то ещё и ещё что-то и спросил телефон.

Она неожиданно громко продиктовала свой телефон и своё свободное время, и когда и куда она выезжает, и где остановится, и как её зовут, и где её искать.

Он обернулся.

Ещё человек пять записывали эти данные.

Ему опять стало тошно, потому что он опять заплатил за всех.

– До свидания, Мариночка, я пойду.

– Вы не записали мой телефон.

– Я у кого-нибудь перепишу.

В Одессе с таксистом по ночам его жена ездит.

И молоко у них, и булки, и картошка жареная, и яичница.

И она его кормит.

И ездит с ним всю ночь, а сзади пассажиры меняются.

Он в спортивном костюме.

Красивый, атлетичный.

Она блондинка тоненькая.

Всё время копается в сумке и достаёт то термос, то котлетку.

Каждую ночь.

Они вдвоём.

Они работают.

Они зарабатывают.

Они счастливы.

Я цыган, Миша.

Я полюбил её второй раз в жизни.

Я всё для неё отдам.

И она меня любит, Миша.

Я вскрикну во сне.

Вот так: «А-а!» – она схватывает.