Михаил Жванецкий - Женщины

Бил я её часто, Миша.

Чуть зубы не выбил.

Такая у меня любовь.

Мне тридцать пять, ей девятнадцать.

А он такой маленький.

Клянусь, ты бы перед смертью из его рук стакан воды не принял, Миша.

У нас до этого был вечер.

Я ему говорю: «Уйди от нас, пожалуйста, ты нам всем неприятен. Ты неприятный человек».

Вот такой он маленький.

Но умный, Миша, умный.

Можно, говорит, она меня до лестницы.

Я всё равно, говорит, уезжаю.

Откуда же я знал?

Я же интеллигентный человек.

Я сказал, пожалуйста.

Слышишь, Миша, я сказал – пожалуйста.

Откуда я знал.

Мужской и женский лагерь разделены «запреткой», проволокой.

Господа, 58-я.

Оттуда женщины рвутся.

Отсюда – мужчины.

Для неё забеременеть – лучший исход.

Она за проволокой поднимает юбку.

Он, глядя на неё, – сбрасывает в пакетик.

Пакетик перебрасывает через проволоку.

Она – в себя.

Но, говорят, это неэффективно.

Эффективнее под полом строящегося барака, куда заползали с двух сторон «М» и «Ж».

И встречались в полной темноте.

И расходились.

И никто не знал, кого он и куда.

И кто потом родился.

Вот такая она, наша родная.

Так для кого война кончилась?

Девушка лет тридцати, хороших родителей.

Сама зарабатывает.

Не была замужем.

Сосед предложил:

– Давай сосватаю.

Пришёл с товарищем.

Она с утра готовилась.

Причёска. Стол.

Они выпили.

Стали говорить о работе.

Распалились.

Ушли с трудом.

Он ей предложил другого.

Опять причёска. Стол.

Говорили о работе.

Ушли с трудом.

Так сосед с друзьями пил месяц.

Пока их не разоблачили.

Вот он – девичья гроза.

Истребитель невинности.

Снайпер-престидижитатор.

Его проход и просека в лесу.

Мамы, прячьте выпускниц! Илюша вышел!

А даже если погулять.

Он же разницы не чувствует.

И бесплатно, и за деньги.

И трудоустройством, и театральным миром.

И гуманитарным, и техническим.

Он не брезгует ничем.

Спроси его, чем отличается выпускница-финансист от выпускницы-педагога, – ответит: «Ничем».

– А выпускница журфака от таможенницы молодой?

– Эта форма мало кому идёт. И журналистка не всегда.

– Что?..

Не говорит.

Но он их делает постарше, взрослит их – взрослит неутомимо и деловито.

Тем, кто идёт за ним, достаются горьковатые на вкус, кисловатые на вид, но самостоятельные, мыслящие существа.

– Чем отличается певица от балерины? Милиционерша от гимнастки?

– Ничем, – говорил он.

1968 год.

Девочка в магазине.

Одна в очереди.

Лет восемь-девять.

Стоит маленькая.

– Я буду за вами. Вы – за мной. Я ненадолго отойду. Вы меня признаете?

Считает. Сдачу пересчитывает.

Воспитание в очередях.

Она говорила:

– Я никогда не опаздываю.

Я просто не успеваю.

Вы бы знали, как легко на душе, когда уже повсюду опоздала.

Идёшь себе куда-то и поёшь.

А все шипят:

– Она уже повсюду опоздала.

На все экзамены.

На все приёмные.

Ко всем мостам.

Не просто опоздала. Но даже не успела.

А вдоль дороги прыгает, поёт и не желает, видите.

А все должны смотреть ей вслед.

Вот эта.

Вот она.

Что всюду опоздала.

А нам домой пора, чтобы узнать…

Вы почему?

Вы до каких?

Как вам не стыдно так опаздывать?

Вы уволены, идите.

Она сказала:

– Я не опаздываю, я просто-напросто не успеваю. Но как хотите. Я уйду.

И так легко ей, и так чудесно стало той, что повсюду опоздала.

Идёшь ты вдоль дороги и поёшь, и все злорадно:

– Вот она! Вот эта опоздала!

Во все экзамены.

Во все приёмные.

Ко всем открытиям.

Ко всем началам.

Она позорно опоздала.

И даже не успела.

И даже не спешит.

И вот идёт, представьте, и поёт.

А все смотрят вслед и с завистью.

Что ей терять?

Она уже повсюду опоздала.

А нам ещё к вечерним новостям…

Чтобы узнать…

Масса женщин, от которых он ушёл.

Разных цветов, возрастов и положений.

Детные, бездетные.

Маленькие, средние.

Целая корпорация.

Дружная.

Переписываются.

Старшая у них есть.

Помогают друг другу деньгами.

То, что их объединяет, – не могут забыть.

Это всё, что их объединяет.

Забудут, разбегутся, их опять переловят, и они снова будут помнить.

– Тётя Света, – сказала девушка лет семнадцати женщине лет сорока…

– Катенька, – сказала женщина лет сорока девушке лет семнадцати. – Не говори мне «тётя», не делай меня старше, просто говори «Света».

– Тётя Света, – сказала девушка лет семнадцати женщине лет сорока. – Если я вам буду говорить просто «Света», я буду такая же старая, как вы. А я ещё успею, поэтому, тётя Света, выйдите и закройте дверь.

Вы говорите, тридцать лет в «Аэрофлоте».

А представьте – всю жизнь работать в ресторане.

Бегать то быстро, то медленно.

Говорить то тихо, то крикливо, то вежливо.

Подавать, убирать, подавать.

Вытирать, разливать, поливать.

Трясти, выбивать, стирать.

Считать, подставлять, принимать.

Убеждать, убирать, закрывать.

Не сидеть, не вставать, не лежать.

На ногах, на ногах, на ногах.

В выходной ходить в другой ресторан и там издеваться над официантами.

С этими определителями номеров жить стало гораздо веселей. У меня звонок, милый женский голосок:

– Аллё!.. Кто это?

– А это кто? – говорю я с напором.

– А вы мне звонили…

– Когда? – интересуюсь.

– А только что.

– Да?! И что же я хотел?

– Вы ничего не успели.

– Да.

– Вы, видимо, только позвонили.

– Да.

– А я не успела взять трубку.

– Да.

– Я положила телефон в прихожей, и, пока добежала, вы так быстро отключились.

– Да.

– Надо было чуть подождать. Вы для чего звонили?

– А у вас большая квартира?

– А у вас терпения нет?

– Да. Нетерпелив я. Так вы кто, девушка?

– А вы кому звонили?

– Ну вам же. А теперь вы мне.

– Нет, молодой человек, если вы звонили, значит, вы чего-то хотели.

– Да. Мы все чего-то хотим. Но я не звонил вам.

– Вот же ваш номер у меня высветился.

У неё такой милый голос.

– Да. Я звонил. Я хотел узнать, как вы живёте. Куда ходите. Что с вами происходит вечером. Или сегодня, или завтра. У вас такой милый голос. Меня зовут Миша. Я – вполне…

– А меня – Катя… Я сейчас вам перезвоню.

– А как?

– Ну, у меня же есть ваш номер. Я с удовольствием посмотрю на вас.