Джордж Карлин - Будущее уже не то, что прежде

Затем кошачье возгорание притухло и мне стал виден силуэт голого бесшерстного кота, от бедолаги повалил густой дым вместе с еще какой-то газообразностью, которую я могу назвать только «кошачьим паром». Я проворно забросал погорельца дешевыми свитерами, которые уже не ношу, и осторожно, хотя и не без раздражения, с час охлопывал его, пока не он не перестал дымить и не прекратил уже доставший меня к тому времени визг.

В этот миг, подхлестнутый, очевидно, внезапной болью и ужасом, котяра взмыл на несколько футов вверх, застыл в воздухе, раскинув все четыре лапы, и начал бешено кружить, со зловещим низким гулом описывая эллиптические орбиты вокруг потолочного вентилятора. Так он вращался добрый час. Наконец, устав, или, может быть — подумал я — испустив дух, он внезапно обмяк, его траектория пошла книзу и, врезавшись в антикварный буфет восемнадцатого века, кот грузно шлепнулся на пол. Три дня он пролежал неподвижно. А когда наконец очнулся, я открыл банку почек и кормил его с ладони.

И вот что я вам скажу: пусть он выглядел странновато и вонял адски, я был рад, что оказался рядом, когда был ему нужен.

Тело в работу: часть II

СОСТРИЖЕННЫЕ НОГТИ

Сохранение кусочков, отрезанных от собственного тела, — это проявление любопытства. Это есть у всех. Мы интересны сами себе, нам интересно собственное тело и, значит, интересны все эти частички, которые мы от себя и из себя отрезаем, откусываем, выдергиваем, вытягиваем и выколупываем. Отличный пример — отрезанные ногти.

Я вам обрисую сцену: вот вы вечером сидите дома на кровати, по телику идет какая-то дикая параша. Ну, что-то из той лабуды, которую телесети регулярно кажут в прайм-тайм. Вы говорите себе: «Рэймонд сосет у молочника»? Ну уж нет. Дай-ка лучше постригу, бля, ногти на ногах».

И вы принимаетесь стричь. И каждая отрезанная полоска отлетает на несколько футов. Замечали? Эта срань разлетается по всей кровати. И когда вы закончите подстригать, приходится собирать это дело в кучку. Нельзя же оставить на кровати разбросанные ногти. Они впиваются в ноги. Надо оно вам? В общем, собираете в кучку. И вот — замечали вы? — чем больше эта кучка, тем больше вы ей гордитесь.

«Посмотри-ка, зая. Самая большая куча ногтей, какую мы только собирали в этом доме со дня смерти Биг Боппера (наст. имя — Джайлс Перри Ричардсон младший, 1930–1959) — американский музыкант и ди-джей, один из пионеров рок-н-ролла). Тащи сюда камеру! Позвони в Музей естествознания! Скажи им, у нас есть отличная идея для диорамы, или как там оно зовется».

И начинаете обшаривать кровать в поисках самого большого ногтя, какой только найдется, — обычно с большого пальца. Найдя, вы его еще немного погнете в пальцах. Не гнете? Гнете! Еще как! Гнете, сжимаете, играете им. Обязательно. А почему? Да потому что вы можете! Потому что он еще живой и свежий: только что отделен от вашего тела, в нем еще не высохли соки. Он почти живой!!

Я иногда храню отрезанные ногти до утра. А вы делаете так? Ссыпаете ногти в пепельницу, стараясь сберечь до утра? Но все без толку. Утром они уже не те: за ночь совсем засыхают. Уже не погнешь. На хер, в помойку их. Кому нужны негнущиеся ногти? Только не мне. Я не настолько больной. У меня нет такой любви к обрезкам. Нет, господа.

День рождения

(Два холостяка в местном баре)

ЧЕСТЕР: Завтра мне стукнет сорок. Надо пойти купить свечки и забрать торт.

ЛЕСТЕР: Ты сам себе покупаешь торт на день рождения? ЧЕСТЕР: Нет, это не я покупаю. Мать купила, я только заберу. Она устраивает мне вечеринку-сюрприз, но сама прихворнула и не может забрать торт.

ЛЕСТЕР: Вечеринка-сюрприз, а торт ты забираешь сам?

ЧЕСТЕР: Ну я же не буду СМОТРЕТЬ, какой он. Он в коробке. Мне только забрать.

ЛЕСТЕР: Но что это за сюрприз, если сам забираешь торт и знаешь, что будет вечеринка?

ЧЕСТЕР: Но я же не знаю, когда, правильно? То ли в восемь утра, то ли в полночь.

ЛЕСТЕР: В восемь утра? Какой же день рождения в восемь утра? Кто, блин, на него придет, молочник, что ли?

ЧЕСТЕР: Не смейся, с моей маман станется. Однажды на свой день рождения я надрался и домой не пришел, так она устроила вечеринку без меня.

ЛЕСТЕР: И как она пела? «С днем рождения его»?

ЧЕСТЕР: Ты чего такой, бля, всем недовольный?

ЛЕСТЕР: А сколько свечек хочешь купить?

ЧЕСТЕР: Ну, шестнадцать штук у нас есть с прошлого года, со дня рождения моего малого, а в коробке продаются по двадцать четыре. Мне сорок, значит, надо одну коробку. Ну, я думаю, можно размахнуться и закупить две, а свечки малого не трогать, но в двух коробках будет сорок восемь свечек, и что мне делать с лишними?

ЛЕСТЕР: Убрать?

ЧЕСТЕР: А чего ты ржешь. Мы и убираем. Да и вообще, мы их даже не зажигаем.

ЛЕСТЕР: Как это?

ЧЕСТЕР: Ну, если зажигаешь, они потом выглядят стремно на следующий раз, когда понадобятся — ты уж поверь, у нас в доме ничего не выбрасывается на ветер. Вообще, послушай: пару лет назад моему деду исполнялось девяносто шесть. Девяносто шесть — это четыре коробки, так? Четыре раза по двадцать четыре?

ЛЕСТЕР: Ага.

ЧЕСТЕР: Ну, а у нас было только шестьдесят, это столько, сколько нам надо на мамин день рождения каждый год — она как, знаешь, многие, кто после шестидесяти решает «больше не отмечать день рождения». Ну вот, больше шестидесяти свечек нам не нужно. Две с половиной коробки. Но купили-то мы три. А в них семьдесят две штуки, выходит, двенадцать лишних. Правильно?

ЛЕСТЕР: Ну, поверю тебе на слово.

ЧЕСТЕР: Ты уж поверь, ладно? Ну вот, двенадцать, значит, лишних, и мы решили отдать их моей племяннице. Ей как раз исполнялось тридцать шесть, и у нее была своя новенькая коробочка, двадцать четыре штуки. Она вдова, без детей, ей много свечек не нужно. Думаю, может, на день рождения кошки или что-нибудь такое она втыкает одну в кексик. В общем, ей коробки хватает надолго.

ЛЕСТЕР: Давай дальше.

ЧЕСТЕР: В общем, говорю, деду исполнялось девяносто шесть, а свечек было только шестьдесят. Значит, нам не хватало еще тридцать шесть, полторы коробки. И тогда мы одолжили тридцать шесть свечек у моего брата. У него было две полные коробки, потому что примерно через полгода ему исполнялось сорок восемь. Но это было еще не скоро, так что мы одолжили у него тридцать шесть свечек, и двенадцать у него осталось, и так все отлично сошлось, потому что на другой неделе его сыну исполнялось как раз двенадцать, вот мы все везде и закрыли.

ЛЕСТЕР: Интересная у тебя родня.

ЧЕСТЕР: Ну, в общем, воткнули мы деду в торт девяносто шесть свечек и начинаем их зажигать, да? Но их так много, что когда подожгли последнюю, половина уже превратилась в маленькие лунки в глазури, из которых поднимались струйки дыма. Хотя, если в эти лунки заглянуть, можно было разглядеть в глубине язычки пламени. Короче, дед задул все девяносто шесть, но задувал по одной: пришлось подуть в каждую дырочку. А у него еще одышка. Но знаешь, что хорошо?