Виктор Коклюшкин - Убойная реприза

…Тем временем наш ухарь подарил уже одну песню, и тут ему протянули записку. Ему бы повременить: сунуть ее в карман. Или вообще не брать, как не берут некоторые, боясь испортить себе настроение словами: «Мерзавец! Ты меня бросил, а я пришла!..» А он взял, уверенный, что там комплимент или признание в любви, или… Мне однажды пришла записка, красивым почерком писанная: «Говорят, что у артиста в каждом городе жена. Мой адрес…» У меня, помнится, сюжет мелькнул: приходит человек по адресу, а там – его жена! А еще бывает, что артисты на сольных концертах сами на свои вопросы отвечают. Берет артист записку, где нацарапано, допустим: «Сколько вы получаете?» и читает: «Ваши творческие планы?» И отвечает: «Жениться на балерине, чтоб она так же крутилась на кухне!» Что непременно вызовет в зале смех, создаст атмосферу легкости и, что весьма немаловажно, – удлинит его сольный концерт, потому что не у всякого хватает репертуара на два часа, а уж на два с половиной – три, чтоб с антрактом и буфет мог взять свое – тем более.

Поднял он записку, и ему бы сначала ознакомиться, а потом оглашать, а он, обольщенный своей известностью, зачитал: «Вы ратуете за дуэли, а сами смогли бы выйти к барьеру, если заденут вашу честь?» «Я бы побежал к барьеру!» – браво ответил артист, вызвав аплодисменты.

И тут встал – где Икс Игрекович только его нашел?! Прям какой-то тореадор: высокий, с гордой осанкой, черноволосый, и провозгласил:

– Я вызываю вас!

В зале засмеялись, как всегда смеются неожиданным репликам. Незнакомец поднял руку и, дождавшись тишины, еще торжественнее и настоятельнее произнес:

– Я вызываю вас на дуэль! И не шучу. Право выбора оружия оставляю за вами!

В зале образовалась тишина, утягивающая во что-то нехорошее. Артист попытался отшутиться:

– Я предлагаю дуэль на эсэмэсках!

– Это ответ труса! – парировал незнакомец. – Если вы не согласитесь, я буду вынужден публично заявить о вашей несостоятельности!

Тишина стала такая, будто в зале уже покойник. И здесь поднялся во всем адмиральском блеске якобы адмирал и, адресуясь больше к публике, нежели к Д., произнес:

– Я предлагаю вам услуги секунданта!

Рядом с тореадористым незамедлительно подскочил якобы генерал и объявил:

– В свою очередь предлагаю свои услуги другому участнику поединка!

Зрители, опомнившись, засуетились с фотоаппаратами и мобильниками. Ведущий концерта, вступив на сцену, не знал, что делать, и глупо улыбался.

– Предоставляю нашим секундантам договориться о месте и часе, а также о вашем выборе оружия. Вот мои координаты! – Незнакомец передал визитку якобы генералу (старый лицедей уронил ее на пол и, согнувшись, полез искать!) и, пробравшись между рядами, гордо удалился.

Зрители угомонились с трудом. Д. спел еще одну песню, вылетел за кулисы и чуть не сковырнулся с лестницы – там из кулис небольшая лестница. «Сволочи!», Мразь!» и другие слова летели во все стороны, как ошметки грязи из-под колес автомобиля. Налетел на конферансье, едва появился тот.

– Что ты……здесь! Сидишь!.. А там……!

– Я же тебя объявил, – оправдывался тот. – А потом… я покурить!

– Покурить! Там какие-то……А ты!..

Сунув гитару, как в гроб, в футляр, споткнувшись о стул и отматерив его, артист выскочил за дверь.

Вышел в коридор и я, на стенах висели картины, способные каждому, кто купит краски, внушить надежду, что он художник. Заглянул в ресторан – в пустоте зала сидели мужчина и женщина, изображавшие, что им весело.

Однако пора было и мне подгребать в кулисы, вставать на изготовку и поджидать, когда ведущий концерта выйдет на сцену и объявит…

Жизнь частенько ставит нас к барьеру, не предупредив. Помню, в полку строевой смотр – прохождение с песней, а запевала, Егоренков, в карауле. Ну, я скомандовал: «Запевай!» и – сам запел. Генерал потом сказал: «Старшина ты хороший, а вот запевала у тебя ни к черту!»

Егоренков, славный парень – учителем в сельской школе был, стихи уважал. Как-то сидит в Ленинской комнате с тоненькой книжицей, читает, а старослужащий, обормот Витька Пиняев, выхватил у него.

Егоренков: «Отдай!» – Витька не отдает, дразнит, скверными словами обзывается. Егоренков набычился, покраснел и выпалил ему в лицо: «А ты… ты какашка!» Вся казарма до отбоя хохотала. К третьему году Леня уже бравым сержантом был, очки круглые на носу сияли в любую погоду-непогоду, но матом по-прежнему не ругался.

Прошла неделя… И вот сразу в двух изданиях появилась информация. В бывшем органе ЦК ВЛКСМ цветная фотография: Д. на сцене с вытянутой рукой, жирный заголовок: «Я вызываю вас!» и статейка-заметочка, занятно рассказывающая, как артист бесстрашно вступился за честь женщины и, прямо на концерте, вызвал на дуэль аж самого генерала. В телевизионном еженедельнике фотография была поменьше, текст задорней. «Не на того напали!» называлась заметочка. И сообщала, что в Доме архитектора во время банкета некто вызвал Д. на поединок, получил достойный отпор и был вынужден ретироваться. В добавление указывалось, в каком сериале можно увидеть Д. на этой неделе.

Ну, то, что на фотографии адмирал, а написано – генерал, это ладно, но какая женщина? И почему он вызвал, а не его? И какой, к черту, банкет?! Первое желание, когда читаешь такое – хочется убить! От всей этой путаницы, невнятицы, развязности с претензией на светскость. Хочется взять что-нибудь тяжелое, представляется почему-то сковородка, и дать по башке, пустой, наглой, уверенной, что читателям ничего иного и не надо! Потом вымыть руки и улететь на другую планету, где живут люди умные, честные и душой чистые!

Работал я в «Лит. России», так у нас отдел проверки был: две вдумчивые (или три?) тетеньки. Если ставишь цитату – покажи, откуда взял! А сейчас в «Литературной газете» читаю: «В конце застойных восьмидесятых Леонид Осипович Утесов…» Что он мог делать в конце восьмидесятых, если помер в восемьдесят втором? В «Московском комсомольце» большая статья про Александра Иванова и передачу «Вокруг смеха». На концерте долго ждал своего выхода – делать нечего, подсчитал: 28 (двадцать восемь) ошибок! И написано с апломбом. А написать про Иванова есть что… Ельцин однажды его до дома подвозил… два часа ехали с эскортом. Я спросил: «Почему так долго?» Иванов жил у метро «Аэропорт» – ехать десять минут. «Ну, пока все не выпили», – объяснил поэт-пародист.

Журналисты… До сих пор успокоиться не могу – прочитал про себя: «В детстве бегал по крышам и гонял своих любимых сизарей». Сизарей… это все равно что про алмазы сказать: стекляшки! Про Останкинскую башню – столбик! Да у меня такие голуби были – их украсть мечтала вся окрестная шпана! Да у меня в голубятне – у пацана! – две двери были, обитые железом, 7 (семь) замков и сигнализация (см. фото), и вот через столько лет: «своих любимых сизарей». И написано не ради унижения моего, а просто по незнанию.