Виктор Шендерович - Неснятое кино

МУЖЧИНА. Не надо ля-ля!

ОЧКАРИК. Счастливец! Все-то тебе ясно: мяч круглый, поле ровное, да?

МУЖЧИНА. Да!

ОЧКАРИК. Терпенье и труд все перетрут, не плюй в колодец, копейка рубль бережет… Да?

МУЖЧИНА. Да.

ОЧКАРИК. И не надо ля-ля?

МУЖЧИНА. Не надо.

ОЧКАРИК. И все просто?

МУЖЧИНА. Как дважды два.

Пауза. Стук колес все реже.

ОЧКАРИК. Дважды два бывает одиннадцать.

МУЖЧИНА. Дважды два – четыре.

ОЧКАРИК. Чаще, конечно, четыре. Но иногда бывает и одиннадцать. Болельщику «Спартака» это знать не обязательно, но ты поверь на слово. И если поезд остановился в туннеле, то скорее всего это, конечно, поломка, но…

Двери открываются, но ОЧКАРИК не выходит, а отшатывается назад. В вагон начинают входить слепые – много, очень много слепых. Стуча палочками, они быстро и организованно рассаживаются по свободным местам. ГРАЖДАНИН В ПЛАЩЕ встает и остается стоять.

ДЕВУШКА. Сереж, ты чего? ( Смеется. ) Да они же ничего не видят. Ну, давай…

СЛЕПОЙ ( остановившись возле ГРАЖДАНИНА В ПЛАЩЕ, писклявым голосом ). Простите, это место свободно?

ГРАЖДАНИН В ПЛАЩЕ молчит.

СЛЕПОЙ. Могли бы и ответить.

ГРАЖДАНИН В ПЛАЩЕ. Свободно. Садитесь, пожалуйста.

СЛЕПОЙ. Большое вам человеческое спасибо.

Садится и, повернув голову, улыбается ГРАЖДАНИНУ В ПЛАЩЕ, обнажив верхние зубы. Поезд трогается и въезжает в туннель.

1992

Комедия, написанная в 2003 году, вышла черной во всех смыслах слова.

…Во вполне условное людоедское племя приезжает из Европы миссионер – с Евангелием, лекарствами и готовностью убедить милых, но неразвитых аборигенов, что есть другой взгляд на назначение человека… Ну, что-то вроде посланника ОБСЕ лорда Джадда в путинской Чечне.

Собственно, история этого добросердечного лорда, «сожранного» с потрохами нашими «федералами», и стала отправной точкой для метафоры.

Пьесу я отдал в «Табакерку», и Табаков пригласил на постановку режиссера N.

Я пришел на читку в некотором волнении. Я готовил артикуляцию, но артикулировать не пришлось.

– Давайте я прочту вашу пьесу, – предложил режиссер.

И я согласился: интересно же! Вдруг, думаю, пойму концепцию… Был бы не тупой, понял бы концепцию сразу.

– Я там развил некоторые темы, – предупредил N., и за стеклами очков мелькнуло тайное предвкушение гения, приготовившего щедрый подарок человечеству.

Он начал читать и очень скоро дошел до монолога, которого я не писал.

Посмеиваясь в усы от удовольствия, N. развивал мои темы своими словами. Я сидел в испарине. Вокруг меня, отводя глаза, сидели артисты «Табакерки» – сидели в гробовой тишине.

Тут самое время заметить, что писал я комедию.

Такого провала у меня не было со времен юношеской попытки закадрить чувиху в электричке стихами раннего Пастернака. Но, вместо того чтобы прекратить этот идиотизм, я дождался перерыва и позорно сбежал с читки сам.

Вскоре мне начали звонить артисты – они просили прийти на репетицию и вмешаться, но что я мог сделать? Не должен автор влезать в режиссуру, это сапоги всмятку! Отдал пьесу – терпи.

Я терпел и ждал обещанного Табаковым прогона, чтобы вместе с ним решить судьбу спектакля… Но вместо прогона дождался афишу, где уже объявлялось о премьере «Тезки Швейцера»!

Я бросился звонить Табакову, да только звонить Табакову – это одно, а дозвониться до него – это совсем другое! Табаков в Штатах, Табаков в Хельсинки, Табаков в Бийске, Табаков отдыхает, у Табакова вечером спектакль, Табаков улетел, но обещал вернуться!

И он вернулся, и за три дня до премьеры плачущий голос кота Матроскина прорезался в моем телефоне сам собой.

– Витёк! – сказал голос. – Я это посмотрел! Витёк! Чем так, лучше никак!

О, как он был прав!

Спектакль по моей небольшой пьесе шел почти четыре часа – дальше начинались заповедные владения Някрошюса… Стояла смертная тоска; в претенциозных декорациях ходили актеры, по уши залитые режиссерским цементом. Текст я узнавал не всегда. Опрошенные после прогона костюмерши не смогли пересказать сюжет…

Спектакль Табаков закрыл – при полном моем согласии, разумеется: чем так, лучше никак.

Виньетку к этой печальной истории дорисовал сам N.

– Слушай! – сказал мне при встрече Александр Ширвиндт. – Тут ко мне заходил режиссер… Фамилия такая странная, забыл… Он говорит, что ставил у Табакова твою пьесу – и так, говорит, остро поставил, что Табаков струсил и отменил премьеру!

От режиссерской трактовки собственного провала я временно онемел.

– Что ты там опять написал? – с тревогой спросил Ширвиндт и, не дожидаясь ответа, добром попросил: – Витя! Отъебись от родины!

Спустя какое-то время после опыта с режиссурой г-на N. я случайно оказался поблизости от главы «Мосфильма» Карена Шахназарова и, разжившись визитной карточкой, кинул пьесу ему на «мыло». Чем черт не шутит!

Черт и пошутил: спустя некоторое время мне перезвонили.

– Карен Георгиевич заинтересовался вашим сценарием, – сообщила мне секретарь-референт, – но у него есть одно условие.

– Да-да.

– Миссионер должен быть русским.

– Как русским? – не понял я.

– Ну, русским… – Референт не знала, как еще мне объяснить.

– А людоеды тогда кто? – спросил я.

– Не знаю, – мягким голосом врача-психиатра ответила секретарь-референт, пьесы не читавшая.

Я поблагодарил и попрощался. Экшен про русского миссионера, несущего свет цивилизации темным народам мира, – отличная идея, но эти патриотические радости – пожалуйста, без меня!

Бог троицу любит. Через какое-то время пьесой заинтересовался замечательный театральный режиссер Владимир Мирзоев. Но именно как материалом для кино.

Первым делом он предложил мне расстаться с черными туземцами – метафора, уместная в театре, в кино давала крен в этнографию. И порешили мы отечественные лица оставить в первобытной красе и носов картошкой палочками не протыкать.

Так экваториальная Африка стала безымянной, но вполне узнаваемой северной провинцией.

Очень кстати обнаружился неподалеку от Мирзоева потенциальный спонсор, владевший чем-то аж на Шпицбергене. Немыслимой красоты и суровости тамошние пейзажи нас с Володей страшно вдохновили: вписанная в правильную масштабную сетку, история вырастала на глазах. Захватывало дух и от потенциального актерского состава: возникли имена Елены Яковлевой, Сергея Маковецкого, Максима Суханова… Максим уже прочел пьесу и точил зубы на роль Вождя.