Александр Горбунов - История города К.

В таких условиях лидерство над толпой захватили беспартийные популисты. Особенно выделялся пламенный трибун с огненно-рыжей бородой, самый изобретательный по части гневных резолюций. Это был публицист Лев Чемоданов. Как и подобает истинному филологу, его устная и письменная речь изобиловала определениями вроде «мерзавцы», «поганцы», «сволочи». На митингах и вообще везде он не расставался со старым, потертым на углах чемоданом. Когда публика разогревалась до нужного градуса, публицист принимался потрясать своей тарой и кричал, что там-то и спрятан убойный компромат на Ельцина с Бурбулисом. Компромат собирался Чемодановым в рабочее время путем вырезания заметок из центральных газет.

Оратор был интересной личностью. В молодости репортер местного комсомольского органа, он как-то на вечеринке набил физиономию детскому писателю. Чемоданова с треском изгнали отовсюду и предали суду. Попав под амнистию, этот пассионарий долго промышлял случайными заработками, пока не прибился к издательству медицинской литературы. В коллективе Чемоданов держался обособленно, пил мало, а его кабинет представлял собой редкое зрелище. Стены и дверь были густо оклеены изображениями голых девиц и портретами Дзержинского, Андропова и Фиделя Кастро. За глаза поговаривали, что при Льве Дмитриевиче лучше не распускать язык – и, в особенности, не касаться политики…

Митинги, управляемые «товарищем Че», проходили неординарно. То какие-то мальчики и девочки под его реплики жгли чучело министра Козырева. То сам публицист нахлобучивал на голову кастрюлю и колотил по ней половником. Чемодановские шоу пользовались успехом. Крыжовинские казаки, одетые в трико с лампасами, кричали ему: «Любо!» Старушки со стеклянными баночками, собиравшие деньги на ремонт мавзолея, выражали восторг тоненьким визгом. Толпа хоть сейчас была готова в поход против Ельцина, Бурбулиса и мирового сионизма.

Президента с его госсекретарем правильные ленинцы также на дух не выносили. Но идти «на вы» с сионизмом музейные заседатели побаивались. Их, к тому же, смущали уравнительные настроения митингующих. Знатоки пролетарской стратегии и тактики еще при перестройке успели обзавестись – кто магазинчиком, кто участком в «Санта-Барбаре», кто автостоянкой. И подпольный обком проявлял законопослушание. Упражняясь в хоровом пении, товарищи настойчиво ждали, когда в стране реабилитируют компартию. Засим должен был произойти вожделенный возврат имущества и финансов.

Когда Конституционный суд вынес историческое решение, в Крыжовинске забурлила работа. Кроме кипятильников и подстаканников, номенклатура в августе 91-го сумела вынести из своих резиденций полные списки бывших членов и кандидатов в члены. Каждому из них (исключая, разумеется, отъявленных демократов) любезно предложили восстановиться. И хотя отдавать процент от своих доходов решилась одна десятая вчерашних партайгеноссе, новый обком торжественно объявил себя преемником старого. Первым секретарем стал историк, профессор Пришельцев.

Свою ученую стезю Руслан Геннадьевич так же, как его коллега Гундосов, начинал с изучения переписки товарища Ленина с мещанином Бабаянцем. Но если Василий Ипатьевич открыл самостоятельные поиски социализма с человеческим лицом, наш герой колебался только вместе с генеральной линией. Да и положение обязывало. В академической среде Пришельцев не задержался, пополнив своими ста пятнадцатью кило интеллектуальный багаж партии. В обкоме КПСС эпохи упадка он ведал вопросами идеологии. Воспитывал, наставлял и вскрывал звериную сущность неформалов… Из всего музейного кружка он был, бесспорно, самым титулованным деятелем. Подобно губернатору Куманёву, Руслан Геннадьевич с особым трепетом говорил о страдающих крыжовинских бабушках.

В партии восстановился и спикер Шабашкин. Как простой делегат, он незаметно, с черного хода проник в зал и точно в стиле Владимира Ильича присел на порожек почище. Из президиума конференции его тотчас окликнули: «Иван Минаевич! Куда же вы?» Шабашкин потупил взор и, сопровождаемый овациями, примкнул к членам бюро.

Итак, обком конституировался. Его рупором стала газета «За воздержание». Авторы воздерживались, конечно, от разграбления Отечества. Официозная пресса откровенно глумилась над Пришельцевым и его братьями по разуму. Особенно усердствовали оба «Привратника». Читая комментарии к своим высказываниям, профессор багровел, но продолжал давать интервью. Параллельно шла борьба за овладение митинговыми подмостками. Обком на год вперед оплатил аренду автобуса со звукоустановкой. Чемоданов в ответ уступил право контроля над микрофоном. И уличные радикалы оказались поэтапно оттесненными на дальний план. Теперь в первых рядах, расправив плечи, стояли законопослушные райкомовские функционеры.

Октябрь 93-го притормозил рост передовой партии. Бюро поспешно вернулось в подполье, но гроза миновала. Долго прятаться в музейных запасниках не пришлось…

К возвращению коммунистов крыжовинцы привыкали постепенно. Сначала на компанию взрослых людей, стоящих навытяжку под гимн Советского Союза, показывали пальцами. Потом их, как деталь пейзажа, перестали замечать. По мере того, как народный губернатор тщетно пытался удержать яйцо, к их проповедям стали прислушиваться. Крыжовинцы – приверженцы крайних подходов. Медленно запрягая, они затем быстро ездят. Зная это, вожди обкома не форсировали пропаганду против Куманёва. Ельцин же был далеко и на проклятья не обижался.

Партийная масса бурно приветствовала третье явление Шабашкина. Самые отчаянные энтузиасты грезили о том, как воскресший из пепла член КПРФ одним махом возродит советскую власть в отдельно взятом субъекте федерации. На сходках в бывшем доме политпросвещения уже звучали призывы к объявлению Крыжовинска вольным городом и созданию Крыжовинской Советской Социалистической Республики. Поначалу проповедников суверенитета не смущал даже мерзкий слушок о сговоре Ивана Минаевича с антинародным режимом. Кадровые уступки и словесные увертки спикера они воспринимали как тактические ходы. Однако неделя проходила за неделей, месяц за месяцем, а боевой клич из здания Думы так и не раздавался.

Конечно, Иван Минаевич, верный уставу партии, регулярно уплачивал взносы с заявленной заработной платы и принимал у себя всех соратников из Москвы. Конечно, приезжие соратники, произнося речи в зале областной Думы, клеймили банду Ельцина и Чубайса. Конечно, на Октябрь и Первомай спикер повязывал красный бант и становился во главе колонны. И всё же, и всё же… Чем дальше, тем сильнее становился ропот в низах. Бюро воскрешенного обкома не без труда объясняло своим подопечным, что народно-патриотические силы должны действовать строго по конституции. Однажды, при очередном праздновании Первомая, сразу объяснить это не удалось, и экспансивные старушки забрызгали слюной почти еще нё надеванный костюм Шабашкина.