Александр Горбунов - История города К.

В пользу кандидатуры Загашникова говорило кое-что посерьёзнее. Незадолго до революции при проезде народного Президента через Крыжовинск именно он взял на себя хлопоты по приему дорогого гостя. Показывая образец борьбы с привилегиями, Борис Николаевич и Виктор Гаврилович вместе с помощниками прямо на перроне сели в «рафик», где и произошло их личное знакомство. Абрамкину с Бубенцовым мест не хватило, из чего прозорливцы уже тогда могли сделать правильные выводы. А как самозабвенно плясали перед «рафиком» румяные девушки в кокошниках! Как вкусно угощали московскую делегацию в охотничьем домике за городом!.. Да, угощениями и теплотой приемов Крыжовинск славился всегда.

Отсюда видно, что равных соперников у кандидата попросту не могло быть.

На подъезде местного «белого дома» переменили вывеску. Вместо серпа и молота сиял на ней теперь двуглавый орел и горели золотом буквы: «Глава администрации» (остряки сокращали просто: «Гад»). Впрочем, следуя ново-российскому обычаю, пресса и нижние чины иначе как губернатором Виктора Гавриловича не называли. А тот немедля приступил к преобразованиям.

Во-первых, пересел на черную «волгу», в которой ездил раньше секретарь обкома Шабашкин. Свою белую отдал на спецавтобазу, где ее закрепили за наместником Президента. Во-вторых, провозгласил сокращение аппарата. Количество структурных подразделений действительно сократилась на десять процентов. Но работников почему-то уже к концу года стало больше на одиннадцать процентов. Озадаченный таким результатом, губернатор приказал создать комиссию по изучению бюрократического чуда. Комиссия самоотверженно погрузилась в разбор дела, который требовал и требовал дополнительного привлечения материалов. Увы, события, речь о которых пойдет ниже, помешали довести исследование до конца…

Однако, прежде чем рассказать об этих событиях, надо взглянуть на судьбу других героев и антигероев бескровной революции. Мэр Куманёв среди карнавала победителей ощутил себя каким-то потерянным. Городской «кабинет народного доверия» никого больше не интересовал. Проблемы латания асфальта и уборки мусора отступили куда-то на шестнадцатый план по сравнению с величием очередных задач советской… то есть, демократической власти в стране и регионах. Исторический компромисс революционеров со здравомыслящим хозяйственником утратил смысл. Покорно идти за выигравшим блоком или встать в оппозицию к нему – эти два варианта не обещали Куманёву ничего.

Яков Александрович природным нюхом выбрал третий. На закате бабьего лета, когда августовский хмель еще не выветрился из голов общественности, журналисты и депутаты получили текст мэрского заявления. Доводя до всеобщего сведения, что процесс демократических и рыночных перемен опять под угрозой, что по-прежнему есть в Крыжовинске силы, тормозящие работу властей, Куманёв призвал горожан к бдительности. И – добровольно подал в отставку. Впрочем, в последнем абзаце содержался завуалированный намек на возможное возвращение: конечно, при определенных обстоятельствах. Заявление множили на ксероксе, выпускавшем когда-то революционные прокламации.

Это была бомба. «Крыжовинский привратник» вышел с аршинным заголовком на первой полосе: «В чьих руках город?» Главный редактор, вызванный штабом демфракции на ковер, получил выволочку за двусмысленную писанину. Публично оппонировать экс-мэру демократия не решилась. Человек же сам объявил, что он за реформы. Да еще предупредил про «силы реванша». На просьбы знакомых и полузнакомых указать конкретных носителей зла Яков Александрович отвечал так: «Еще не время». Социологический центр зафиксировал скачок его популярности. Совет же утопал в дрязгах, ища достойную замену из своей среды.

Тем временем в жизни Шабашкина образовалась пустота. Впервые столь деятельная натура была лишена всякой точки опоры для приложения своей энергии. Какое-то время Иван Минаевич ходил на беседы к прокурору и готовил объяснительные записки. Там он указывал на свою непричастность к попранию свобод, напоминая, что именно обком коммунистической партии стоял у истоков демократизации.

В прокуратуре его принимали ласково. Никто не кричал на подозреваемого и не бил его сводом законов по голове. Разбирательство свелось к подшиванию бумажек и вопросам биографического свойства. Тем не менее, Шабашкин затосковал. Есть мнение, что он всерьез помышлял об уходе от мирской суеты. Говорят, что от этого шага его удержала супруга. Женщина властная и непреклонная, она в быту полностью подавляла партийного лидера. После опечатывания обкома ее даже видели ходящей по соседям и собирающей подписи в защиту мужа. Кому эти подписи предназначались, сказать было трудно. Возможно, Европейской комиссии по правам человека.

Наконец, участь Шабашкина прояснилась. Его связь с московскими путчистами осталась недоказанной, и развенчанный первый секретарь побрел устраиваться на работу. Торжественен и тих был Иван Минаевич, снова переступая порог родного института. Ректор собственноручно прикрыл за ним двойную дверь кабинета и попросил секретаршу ни с кем не соединять. При расставании глаза у обоих блестели.

Назавтра приказом по alma-mater Шабашкин И.М. был произведен в замы по внешним сношениям и бойко вел переговоры с друзьями из солнечного Мозамбика. С прежней жизнью его отныне связывали старые знакомства и депутатский значок. (за пару недель до революции первый секретарь на всякий случай избрался в областной Совет – разумеется, в сельской глубинке). Кто мог тогда предположить, что это крошечное изделие, как волшебный амулет, поможет Ивану Минаевичу вернуться в политику!.. Хотя отдельные умы уверены: этот кандидат наук предвидел раскол в стане врага.

Интриг и подвохов, казалось, можно было ждать от уязвленного Бубенцова. Но тот, также будучи обществоведом, понимал, что момент для схватки малоподходящий. Потому, не нарушая пока единства демократических рядов, Борис Андреевич при раздаче портфелей добился создания «под себя» Народного комитета реформ. Комитету по ходатайству представителя Президента отвели помещение, телефон, компьютер, факс и прочие разности. Оплачивалось это из бюджета по статье «непредвиденные расходы». Людей в аппарат Бубенцов подбирал лично. Введя строжайшую секретность и отчетность, философ-марксист поставил боевую задачу – заниматься аналитикой. Проще выражаясь, собирать компромат на всех подряд.

Пока властвующая элита обустраивалась по-новому, по-демократически, процессы экономики развивались своим чередом. После августовской революции прилавки магазинов стали пустеть с поразительной быстротой. Потребительский рынок времен владычества Колбасина мог сойти на фоне переживаемого момента за красивую, добрую сказку. Правда, крыжовинцы в массе своей верили властям. Подписка на газету «Крыжовинский привратник» достигла рекордно высокой отметки. Попутно, не переставая верить, народ подчистую скупал любой товар и обменивался апокалиптическими слухами. И вот пришла эпоха Гайдара…