Ден Истен - Капитолина

Что делать? Идти на вокзал – так там Приходько, он, вроде, дядька добрый, но второй раз лучше не попадаться. А помочь Семенову преодолеть забор – дело совсем уж провальное.

Одни проблемы! Прав был дядя Федя – размазня этот ваш Семенов!

«Дядя Федя!», – пришла спасительная мысль.

Капа повернулась к плачущему Семенову и сказала тоном, не терпящим возражений:

– Сиди здесь и не вой, понял?! Я быстро!

Семенов что-то хотел сказать, но увидел лишь ее легкую фигурку, перемахнувшую через забор.

В который раз за сегодняшнюю ночь Капа бежала по одному и тому же маршруту. Через десять минут она уже влезла в дыру в заборе и кинулась к кочегарке. Распахнула покосившуюся дверь – к счастью, дядя Федя был на месте. Сидел за обшарпанным столом и крутил ручку приемника.

– Капа, ты чего здесь, а?!

– Дядя Федя! – Капа уселась на скамейку, пытаясь отдышаться. – Семенов!

– Что Семенов? Милиция поймала? Быстро, однако. Десять минут назад только позвонили.

Капа помотала головой и сбивчиво рассказала ему о злоключениях Семенова. Через две минуты они уже шли быстрым шагом к вокзалу под тарахтенье садовой тележки в руках дяди Феди.

– Ох уж этот Семенов! – пыхтел дядя Федя. – Даже сбежать не сумел! Ни на что не годится!

Капа шла рядом, отмалчиваясь: ей тоже похвастаться было нечем.

Семенов лежал там же, где его и оставила Капа. Та же страдальческая поза, то же плаксивое выражение лица, разве что нога стала более синей.

Дядя Федя почесал макушку, взвалил на себя стонущего воспитанника и скомандовал Капе.

– Лезь через забор, я его тебе сейчас перекину!

– Не надо меня кидать, дядя Федя! – запаниковал Семенов.

– Цыц! Тебя вообще никто не спрашивает!

Разумеется, он никого кидать не собирался. Наоборот, бережно положил его на забор, перелез сам и вместе с Капой стянул его на другую сторону. Погрузили в тележку и покатили в детдом.

– Вот ты мне скажи, Семенов, за каким сельдереем тебя в Ташкент понесло, а? – спросил дядя Федя, толкая тележку.

Тот не ответил, морщась от тряски.

– А ты вообще в курсе, что тебе пришлось бы в Москве пересадку делать? Прямых маршрутов в Узбекистан отсюда нет. А в Москве бы тебя милиционер – цап и в интернат!

– Я бы сбежал! – угрюмо ответил Семенов.

– Ну, хорошо, – добродушно согласился дядя Федя. – Сбежал бы. А дальше? Вот приехал ты в Узбекистан и что? Думаешь, ради тебя бы там дастархан сразу накрыли? Мол, добро пожаловать в наш солнечный край, дорогой Семенов, вот тебе инжир, а вот дыня сахарная, а вот тебе корзина абрикосов! Ты так думаешь?

Наивный Семенов кивнул.

– Ага, сейчас! – злорадно ответил истопник и подмигнул идущей рядом Капе. – Тебя бы, Семенов, на хлопковые поля отправили сразу! И собирал бы ты там хлопок от зари до зари! И вспоминал бы наш детский дом и плакал бы!

Семенов заплакал.

– Капке можно, а мне нельзя, да-а-а?! – провыл он.

Дядя Федя остановился, снял линялый картуз и почесал седую макушку.

– А знаешь, Семенов, туточки соглашусь с тобой! Капе тоже нельзя. Но тебе – нельзя вдвойне. Тебе это просто противопоказано!

Остаток пути провели в молчании. Семенов думал о несправедливом устройстве мироздания, где одним можно почти все, а другим – вообще ничего; Капа думала о том, что, пожалуй, Арктика пока подождет; а дядя Федя думал о том, что да, было бы неплохо махнуть в Узбекистан – страну горячего плова и холодного айрана…

Через десять минут дядя Федя открыл двери детдома и шепнул Капе:

– Капа, ты давай шуруй в кровать, хватит с тебя приключений, а Семенова я медсестричкам сдам.

Капа осторожно поднялась по лестнице в девчоночье крыло и прыгнула в кровать. Она так устала, что сразу уснула. И снился ей огромный корабль – многотонный исполин с вертолетными площадками и натянутыми струнами вант, с треском пробивающий путь сквозь толщу полярных льдов. Потом, спустя несколько лет, она вспомнит этот сон, когда прочтет в газетах о первом в мире советском атомном ледоколе «Ленин».

Дребезжание электрического колокольчика провозгласило о начале нового дня. Девчонки зашевелились и стали медленно выползать из кроватей. Позевывая, выстроились по ранжиру в проходе. Капа встала последней – она была самой маленькой.

Дверь открылась, и зашла воспитательница Роза, энергичная двадцатилетняя девица с мощным торсом и удивительно нежным лицом.

– Так, девочки, живее! Просыпаемся, просыпаемся! Бодрее, бодрее! Градова, ну что ты как сонная тетеря?! Не спала ночью, что ли?!

– Бессонница, – хмуро ответила Капа.

– Молодая еще для бессонницы! Так, девочки, начинаем утреннюю зарядку! Ноги на ширину плеч, руки вытянуты в стороны…

Через полчаса все дружно умывались под струями ледяной воды, затем, так же дружно, пошли на завтрак.

Капа посмотрела в сторону стола, где сидели мальчики. Семенов поглощал кашу из полбы, выставив в проход перебинтованную ногу. Вид у него был хмурым – наверное, из-за разваренной каши, которая даже отдаленно не напоминала рассыпчатый и ароматный плов, а может – из-за неизбежной выволочки у директора.

В столовую вошла воспитательница Зинаида Аркадьевна. Шум, обычно присущий столовой, стих.

– Ребята, после завтрака всем собраться в актовом зале! Присутствие Градовой и Семенова – крайне желательно!

Капа вздохнула, Семенов же, сделав страдальческое лицо, закинул в себя очередную ложку каши и тоскливо прожевал. Воспитательница ушла, и снова поднялся шум.

– Капка, ну ты даешь! Мы уже слышали! Это правда, что ты отстреливалась от милиционеров?!

– Градова, ты зачем Семенова за собой потащила? Он же ненадежный!

– А ты как собиралась добраться? Через Мурманск? Надо было на корабле! Факт!

Капа отмалчивалась: да ну вас всех, советчики!

Все торопливо доели завтрак и потянулись из столовой.

Актовый зал располагался в правом крыле первого этажа и был когда-то, при прежнем хозяине, то ли большой гостиной, то ли вообще бальным залом. Высокие потолки с лепниной и огромные окна, на которых еще висели парчовые шторы. Даже канделябры на стенах остались, хотя в них не было нужды – под потолком висели две роскошные хрустальные люстры, также оставшиеся от прежнего зажиточного хозяина. Общий вид богатого убранства портили грубо сколоченная сцена у дальней стены и длинные ряды некрашеных скамеек.

Воспитанники расселись перед сценой, Капа заняла место на самой последней скамейке, спокойно глядя в беспокойный затылок Семенова, явно пребывающего в панике. Вдоль стены уселся младший персонал детского дома: подслеповатая кастелянша Римма Захаровна, сторож-истопник дядя Федя, трудовик Степан Степаныч Трудовик, две хохотушки-воспитательницы Роза и Галя и хмурый водитель Игнат.