Сергей Н. Айк - Как Иван Дурак в столицу ходил

– Ты, лучше, Ваня в чистом иди, ты и так хорош…

– А что ж не в новом, это ж барынин подарок, – удивился Иван.

– Подарок, это конечно, хорошо, вот только хвастаться им не след…, а ну кто завидовать начнет или сглазит, того хуже.

– О…, так я вроде как барыне приятное хотел сделать…, да и про Указ царский рассказать надо…

– А ты и сделаешь, – заверила Ивана Варька, – только не надевай нового, это я тебе точно говорю…

Поверил Иван Варьке, не потому что она умная была, а потому что было лень ему вникать во всякие бабские тонкие места. Оделся в чистое, пришел с поклоном, а потом и про Указ рассказал. За что милостиво, рукой барской, был похлопан по щеке и отпущен до дому…. Только вот еще что, отпустила Ольга Матвеевна Ивана со двора, а ручку белую, ту, что хлопала Ванюшу по щеке, прижала барыня к сердцу, там так сладко кололо, и в сердце, да и еще кое-где… Так был хорош Ванюша, так хорош. Хорош, стервец, да…. Так что, права оказалась шалава, предстань Иван перед барыней в рубахе красной, да штанах, да в сапогах со скрипом, а? Довел бы барыню до греха, как пить дать…

Впрочем, на Ивана и молодая барыня заглядывалась, хотя и имела при себе приказчика. А уж когда тот сбежал, так и вовсе…, закрывала глазки мечтательно, да и пряталась под одеяло с головой. А бывало, что звала к себе Варьку-шалаву, выспрашивала зачем-то подробности, собственной рукой чаек наливала, да сахарку белого подкладывала не скупясь, а напоследок, провожая с порога, приговаривала шепотом в самое Варькино ухо:

– Ты, Варенька, не отказывай ему, ежели, вдруг, попросит…

– Конечно, барыня, конечно…, с чего бы мне ему отказывать-то…

– И запоминай все подробно…, а потом мне рассказывай.

– Вот вам крест, ничего не утаю, – горячо обещала шалава, крестилась и опускала удивленный донельзя взгляд, себе под ноги.

– А еще, сделай, как я говорила…, будет ему очень приятно.

– Хорошо, барыня, обязательно.

– Это…, от меня вроде как ему подарок, но только Христа ради, не говори, что от меня.

– Ни-ни, барыня, я все-все запомнила, сделаю все прямо так, как и сказали…

Вот так и жил Иван Дурак, пока поздним вечером не пришли к нему батюшка Калистрат, Сучок, да еще один мужичек, Митяй Хромой, пришли для серьезного разговора. То есть, Митяй Хромой для такого разговора совсем не подходил, по чести говоря, он и два слова-то с трудом связывал, а если учесть еще и отсутствие зубов, то даже сказанные слова разобрать было невозможно. Так что пользы от него, точно, никакой не было, а с другой стороны, вреда ведь тоже не было, поэтому его никто и не прогонял. Культурно пришли, культурно постучали, даже подождали, пока Иван вылезет из своей конуры на свет Божий, и только после этого заговорили…

– Надо Ваня, обществу послужить, – заговорил первым батюшка Калистрат.

– Надо, так послужим, – кивнул Иван, намекая, что готов сделать, что в его силах, потому как, для общества.

– Мы тут письма жалобное придумали, надо его красиво переписать…

– Ладно, почему, нет…

– Только очень надо постараться, потому как, возможно, сам царь-батюшка будет его читать…, а может, какой министр, сможешь?

– А че ж не смочь-то, смогу…, – кивнул Иван, – тока, бумага нужна хорошая, опять же, чернила…

– Все есть, Ваня, – уверил батюшка Калистрат, – все есть, к тому же, стол хороший, стул, приходи, любезный, располагайся и пиши на здоровье.

– В каком смысле – приходи, – не понял Иван.

– Ванюша, неужто ты царю-батюшке письмо прямо на коленях писать будешь, или на лавке…, стола-то у тебя в дома и в помине нет.

– А…, это верно, – признал такой довод Иван, и снова кивнул, на всякий случай, – так я это…, готов.

– Тогда вот что, Ваня, сходи в баньку, оденься в чистое, вот тогда и приходи ко мне, прямо домой, – предложил батюшка Калистрат.

– А может, я только руки помою, да умоюсь…, чего всему-то мыться?

– Надо Ваня, надо, а ну как царь или там, фрейлина какая носом поведет, они ведь шибко чувствительные бывают, а от тебя разит, прости господи, как будто ты месяц воды не видел…

– Всего-то пару недель, – уточнил на всякий случай Иван, но опять же спорить не стал, потому как интерес общественный, – так это, я как только, так сразу и приду…

– Вот и договорились, – улыбнулся батюшка Калистрат, и пообещал на всякий случай, – а как напишешь, так я тебя еще и ужином накормлю.

Вот так все и сладилось. Иван, конечно, тут молодец, как гости ушли, он первым делом мыться полез, потом достал из сундука чистое…, хотел даже нарядное надеть, да передумал, потому как никакого праздника не намечалось, а надо было лишь поработать…

А уж письмо то вышло на загляденье, и буковка к буковке, и завиточки непременно, и вензеля по углам…, а будь у попа еще и чернила красные, так вообще картина бы получилась, а не письмо. Песочком его Иван посушил, полюбовался еще разок и подал батюшке, вот, мол, полюбуйся как мы могем, если для обчества надобно.

– Уважил Ваня, ох, уважил, – Сучок даже прослезился и обнял по-братски и похлопал по спине.

– Дык, это…, я ж никогда не против, я ж это, понимаю, обчественность, значит особо надо постараться.

– А ты, Ванечка, иди, матушка на стол уже накрыла, иди, заслужил…

И пока Ванька уминал за милую душу все, что подавала хозяйка, Сучок с Митяем кинулись собирать народ, потому как на таком письме подписи народа требуются. К вечеру народ и собрался, потому как был строгий наказ, перед тем как идти, следует помыться, опять же, блюдя сохранность царского обоняния и сохранность нервов фрейлин. Прочитали письмо еще раз, подписали, кто как смог, ну то есть, кресты, конечно, понаставили, но аккуратно, что бы все письмо не загадить. Согласились, опять же, что письмо верно писано, а Ванька Дурак молодец и деревенских своих не обидел. Осталось письмо барыне Клепатре показать, а там можно хоть и к царю, а хоть и к министру какому…

Глава 4.

И все бы хорошо, да только вот вышла незадача. То есть барыне письмо тоже понравилось, она его даже слезкой окропила, потому как очень чувственно оно было написано, тут-то конфуза никого не случилось, а вот с тем, что письмо надо нести, тут-то все и застопорилось:

– Да нахрена же я попрусь я неизвестно куда от своего хозяйства!

– Так, а у меня корова вот-вот телиться начнет, а я в дорогу!

– У тебя корова, а у меня баба рожать собирается, как я хозяйство брошу?!

– А собирать…

– А пахать…

– А сеять…

– Да и хрен знает, где эта самая столица, за один день ведь никак не обернешься…

Собрание приуныло. И пусть даже половина сказанного ерунда, никто телиться не собирался, равно как рожать там, или пахать-сеять, но то, что хозяйство оставлять было боязно – это было чистейшей правдой, как и нежелание идти неизвестно куда, да и как надолго.