Амалия Март - Задорная Мандаринка

На улице дождь с мокрым снегом. Ледяной ветер задувает под пуховик, пробирая до костей. Под ногами глянцевая поверхность – красивая, темная, опасная. Замечательно, только гололеда для моих мокрых осенних кедов и не хватало.

Злюсь на погоду, жизнь, себя, но особенно, на Хромова. Поднимаю глаза – а вот и он – помяни черта! Стоит возле машины, а рядом с ним уже крутится Кононова, понятно, для кого она вырез приоткрывала. Жмется к нему, улыбается, хочет любыми путями себе повышение выбить. А вот уж фигушки, дорогая! Не уступлю я тебе!

Злость набирает нешуточные обороты, перекрывая любые попытки мозга взбунтоваться. Несусь со скоростью света по ступеням бизнес-центра, левой рукой стараюсь придерживаться за перила, но ноги все равно предательски раздвигаются. Понимаю, что сейчас эта сладкая парочка сядет в машину – и прощай последний шанс. Истошно ору:

– Стой, скот! – на мое удивление, Хромов оборачивается на мой вопль. И именно в этот момент я чувствую подозрительную свободу в правом кеде, холод и влагу. Рука скользит по перилам, и я понимаю, что столкновения с землёй не избежать.

Удар вытрясает из меня весь дух. Первые секунды шока я даже не ощущаю, что у меня что-то болит. Просто лежу на ступенях, анализируя произошедшее, и пялюсь в чёрное небо. Резкая боль простреливает левую руку, и я не могу сдержать стон. Тут же на фоне мрачного покрова появляется блондинистая голова.

– Ты как, Мандаринка, жива? – спрашивает он заботливо.

– Рука, – шепчу я. Наверное, надо всплакнуть, но глаза предательски пусты, возможно, они тоже шокированы резкой сменой картинки, и мозг пока не передал им сигнал опасности.

– Встать сможешь? – тревожно спрашивает Хромов.

Качаю головой, не в силах произнести и слова. Боль пронзает теперь не только руку, но захватывает горячей водой и спину, и голову.

– Да вызови ей Скорую, и все, – слышится нетерпеливое за спиной блондина.

– Я сам ее отвезу, – говорит твердо, отчего я еще больше теряю дар речи. С чего бы это? Променяет горячую ночку с давним объектом своих воздыханий на непутевую меня в загруженных коридорах травмпункта?

Но Илья Геннадьевич решительно присаживается возле меня на одно колено, намочив при этом модные брюки, и с лёгкостью приподнимает на руки. От ужасного смущения прячу лицо на его груди, в теплом мягком кашемире. Невольно, от моих собственных терзаний, предательская слеза все-таки скатывается по щеке. Не потому, что очень больно или страшно, а от стыда. Столько людей видели, как я растянулась, пуховик весь в грязи, а кед на правой ноге предательски разорван, оголяя дырявые колготки. При всем при этом, высокий, хорошо одетый мужчина, тащит меня, непомерную ношу, в салон своего модного авто.

– Очень больно? – заметил все же мои слезы и думает, что реву от боли.

Мотаю головой, все еще не произнося ни слова. Удивительное для меня состояние: кажется невозможным открыть рот и начать извергать звуки.

– Знаешь, Мандаринка, надо почаще тебя прикладывать головой, с закрытым ртом ты нравишься мне гораздо больше! – ещё и шутит, скот.

Думает, такой из себя весь прекрасный принц, спас нерадивую принцессу. А вот и нет, Илья Геннадьевич, вы – просто конь, из-под зада королевского происхождения, вынужденный тащить тяжкий груз. Ни больше, ни меньше.

В салоне машины я пытаюсь снять с себя куртку, но от резкой боли в левой руке невольно шпилю и оставляю свои попытки. Пусть пачкается, хотела же отомстить, вот и возможность. Это, конечно, не сравнится с трехмесячным игнором, но ударит по карману, уж точно. Слегка еложу на сидении, стараясь втереть грязь с куртки поглубже в обивку, на тебе, скот, на!

Блондин наблюдает за мной с приподнятой бровью – ох уж эта его бровь – и не произнося ни слова, заводит машину.

– Сейчас отвезу тебя в частную клинику, тут рядом, там без очереди примут.

– Не надо в клинику, вези в травмпункт! – испуганно кричу я. Не хватало мне только счетов за больничные расходы, с пятьюстами рублями на карточке.

– Да там нормальная клиника, тебя осмотрят и без полиса, – не понимает он моих возмущений.

– Я сказала, вези меня в травмпункт! – гневно ору на него.

– Хорошо, хорошо. Боже, женщина, ты реально не адекватная.

На этом наша маленькая перепалка не заканчивается. Как только мы подъезжаем к больнице, Хромов пытается снова взять меня на руки, но я отчаянно отбиваюсь от него. Потом будет мне претензии предъявлять: я из-за тебя спину надорвал, грыжу заработал… Знаем, плавали. И как бы унизительно не было, вылезаю из автомобиля и, прихрамывая, направляюсь ко входу. Порванная обувь тут же даёт о себе знать и сковывает пальцы на ногах ледяной водой. Я с ужасом смотрю на кеды. Правый эпично отошёл от подошвы, создавая эффект "пасти крокодила", и мои колготки светят огромной дырой на большом пальце.

Поднимаю взгляд и вижу ошарашенное лицо Хромова, который наблюдает тоже, что и я. Без лишних слов и сантиментов, совершенно не слушая то, что я гневно ему высказываю, подхватывает меня на руки и несет ко входу.

– Это ж какие куриные мозги надо иметь, чтобы в декабре в летней обуви шастать, – произносит тихо, но сердито.

– Осенней! – гневно произношу я, надувая щеки, совсем как в детстве, когда обижалась на Пашку, своего извечного другана по проказам. – Они с утеплением! – не знаю зачем, добавляю я.

Что этот мужчина делает со мной? Почему в его присутствии я становлюсь непроходимой идиоткой? То туплю, то скажу что-нибудь невпопад, то вот, веду себя как дитё малое.

В приемной травмпункта на нас смотрят скептически. Мол, и чего припёрлись, раз кости из кожи не торчат? Но, глубоко вздохнув, заводят карту и говорят: "ожидайте, врач вас вызовет". Только то, что ни через час, ни через два этого не произойдет, они не говорят. Очередь, длинной с китайскую стену, оптимизма не придает. Мы за время ожидания раз двадцать успели поцапаться. Из-за обуви, моей неуклюжести, его надменности и ещё тележки причин. В конце концов, Илья Геннадьевич не выдерживает и, молча встав, покидает меня в коридоре одного из самых страшных мест, где мне довелось побывать.

Рука неприятно ноет, отзываясь тупой болью до самого позвоночника. А один из пальцев распух до размера вселенной. Мне больно, обидно и нестерпимо одиноко сидеть тут одной. Я ужасно жалею, что в очередной раз не смогла сдержать свой поганый язык, и довела единственного человека, готового мне помочь, до молчаливого ухода.

Вот ты дура, Инна. Вот язык без костей! Сиди теперь здесь и думай, как будешь домой добираться.

Очередная одинокая слеза обжигает левую щеку.

Илья

Сумасшедшие женщины – не тот типаж, который меня привлекает. Спокойные, размеренные, элегантные, знающие себе цену и, безусловно, немногословные, – вот пример идеальной спутницы жизни.