Пэлем Вудхауз - Положитесь на Псмита

Что— то в изумленных глазах Евы вдруг ударило мистера Кибла как обухом.

— Так вы не знаете? — перебил он сам себя.

— Не знаю? А что я должна знать?

Мистер Кибл понял, что был несправедлив к Фредди. Юный осел, конечно, допустил большую глупость, упомянув про две тысячи фунтов, но у него все-таки хватило ума не выложить этой девушке весь план. И мистер Кибл замкнулся в себе, как устрица.

— О, ничего, ничего, — поспешил он сказать. — Я забыл, что имел в виду. Ну, мне пора. Мне пора.

Ева отчаянно вцепилась в его удаляющийся рукав. Как ни невнятны были его слова, одна фраза показалась ей совершенно ясной — Филлис получит свои деньги! Время полумер миновало, Она еще крепче стиснула вырывающийся рукав.

— Мистер Кибл! — воззвала она. — Я не знаю, о чем вы говорили, но вы как будто сказали, что… Мистер Кибл, доверьтесь мне! Я лучшая подруга Филлис, и если вы придумали способ помочь ей, то скажите мне… Вы должны. Вдруг я смогу что-то сделать…

Мистер Кибл, когда она начала эту бессвязную речь, негодующе пытался высвободить свой рукав из ее пальцев. Но тут он перестал сопротивляться. Сомнения в квалификации Фредди, терзавшие его в кресле Дж.Банкса, продолжали тихонько шевелиться в нем. Его убеждение, что Фредди — весьма шаткая опора, не поколебалось. Вернее, оно укрепилось. Он посмотрел на Еву. Посмотрел испытующе. В ее молящие глаза он направил взгляд, который, казалось, зондировал ее душу до самых глубин и обнаружил там честность, сочувствие и — что было особенно важно — живой ум. Он мог бы месяц простоять, глядя в рыбьи глаза Фредди, но все равно не нащупал бы в них и сотой доли такого ума. И он принял решение. Эта девушка — его союзница. Энергичная, смелая девушка. Девушка, стоящая десяти тысяч Фредди Трипвудов… Хотя, подумал мистер Кибл, это не такой уж комплимент. Он отбросил последние колебания.

— Дело обстоит так… — сказал мистер Кибл.

Когда за завтраком леди Констанция властно сообщила Псмиту, что по расписанию вечером ему предстоит в парадной гостиной читать избранные отрывки из «Песен пакости» Ролстона Мактодда перед полным составом гостей замка, это явилось совершенным сюрпризом и для Псмита, и для вышеназванных гостей, а для тех из них, кто был молод и принадлежал к бездуховному полу, — попросту ударом в солнечное сплетение, от которого им никак не удавалось оправиться. Правда, они и раньше смутно знали, что он принадлежит к литературному племени, но его наружность, его манеры казались им абсолютно нормальными и приятными, а потому им в голову не приходило, что он прячет за пазухой нечто столь смертоносное, как «Песни пакости». Среди золотой молодежи преобладало мнение, что это уж слишком-слишком и чересчур дорогая цена даже за щедрое гостеприимство Бландингса. Лишь те, кто живал в замке до эры кокетничания ее милости с Музами, более или менее смирились. Эти стойкие души рассуждали, что данное козлище, хотя, конечно, достаточно гнусное, вряд ли окажется хуже субъекта, который в прошлом ноябре наставлял своих слушателей в теософии, и уж почти наверное лучше оратора, который в дни Шифлийской регаты битых два часа обращал их в вегетарианство.

Сам Псмит взирал на предстоящее испытание с полным самообладанием. Он не принадлежал к тем, кого мысль о публичном выступлении ввергает в нервный ужас. Ему нравился звук собственного голоса, и наступивший вечер нашел его спокойным и бодрым. Прогуливаясь по озаренной звездами террасе, он с удовлетворением прислушивался к ропоту голосов в наполняющейся гостиной и курил сигарету -последнюю перед тем, как долг призовет его. А когда лишь в нескольких шагах перед собой он увидел, что на балюстраде сидит и смотрит в бархатный мрак Ева Халлидей, то ощутил себя и вовсе счастливым.

Весь день он все острее чувствовал, как ему не хватает еще одного чудесного тет-а-тета с Евой Халлидей, которые так скрашивали, его жизнь в Бландингсе. Ее нелепое пристрастие — им оплакиваемое — непременно каждый день трудиться несколько часов, за которые ей платят, вынудило его утром держаться в стороне от комнатки за библиотекой, где она занималась каталогизированием. Когда же он направился туда после второго завтрака, то комнатка оказалась пустой. И вот теперь, приближаясь к Еве, он радостно думал о всех восхитительных пеших прогулках, о чудесном скольжении по озеру и увлекательнейших разговорах, которые укрепили в нем убеждение, что из всех возможных девушек она — единственно возможная. Ему казалось, что она не просто красива, но и стимулирует высочайшие достоинства его души и интеллекта. Иными словами, она позволяла ему завладевать разговором чаще и дольше, чем остальные знакомые ему девушки.

Его несколько удивило, что она не сделала никакой попытки поздороваться с ним. Казалось, она его даже не заметила. Однако летняя ночь не была такой уж черной, чтобы вовсе скрывать его от ее глаз. И даже если она его не видела, то не могла не услышать, ибо лишь несколько мгновений тому назад он довольно шумно споткнулся о большой цветочный горшок — один из тех шестнадцати, которые днем Ангус Макаллистер, без сомнения, во имя какой-то благой цели выстроил стройным рядом поперек террасы.

— Приятный вечер, — заметил он, грациозно опускаясь на балюстраду возле нее.

Ева на краткий миг повернула голову, а затем вновь уставилась во тьму.

— Да, — сказала она.

Бурной радости в ней не ощущалось, но Псмит не отступил.

— Звезды! — сказал он, указывая на эти светила благодушным жестом, в котором, однако, не было и следа покровительственности. — Яркие, мерцающие и, если мне будет дозволено так выразиться, расположенные с большим вкусом. Когда я был еще дитятей, некто, чье имя изгладилось из моей памяти, научил меня узнавать Орион. А также Марс, Венеру и Юпитер. Счастлив сказать, что эти абсолютно бесполезные сведения мной давно забыты. Тем не менее могу достаточно авторитетно утверждать, что вон та закорюка чуть-чуть правее — это Большая Медведица.

— Да?

— Да, безусловно, уверяю вас. — Заметив, что астрономия не вызывает у его собеседницы захватывающего интереса, Псмит испробовал путешествия. — По слухам, — сказал он, — вы днем побывали в Маркет-Бландингсе?

— Да.

— Прелестное селение! — Да.

Наступила пауза. Псмит вынул монокль из глаза и принялся задумчиво его протирать. Летний вечер, как ему почудилось, стал заметно холоднее.

— Что мне нравится в английских сельских местностях? -начал он снова. — А то, что власть предержащие, достроив что-либо, на этом кончают. Где-то в царствование Генриха Восьмого, как рисует мне воображение, старший каменщик похлопал завершающий дом мастерком и возгласил: «Вот, ребята, значит, Маркет-Бландингс». С чем его подручные, без сомнения, согласились, выкрикивая всякие красноречивые архаизмы, бывшие тогда в употреблении. И они ушли и оставили городок, и больше его с тех пор никто не трогал. Что я, со своей стороны, от всего сердца одобряю. Приют покоя. Вы согласны?