Саша Ри-Эн - Другие сказки

– О, и кувшинчик знакомый, – произнесла ведьма. И тут же хлопнула себя по лбу: – Вспомнила! Тетку вспомнила! – воскликнула она, вцепившись в Ганса, тряхнула его за плечо.

Изображение в котле дрогнуло и исчезло.

– Вспомнила! – ведьма от радости чуть ли не в пляс пошла. – Она ко мне приходила, зелье приворотное просила! Стало быть, для папаши твоего!

Ганс прищурился.

– Так, значит, это ваша работа, – вкрадчиво произнес он, чувствуя, как начинает подниматься со дна души копившаяся все эти годы обида.

– Да, моя, – гордо произнесла ведьма и приосанилась.

– И чего вы так радуетесь? – подступающие эмоции уже грозили вылиться через край, но Ганс еще держался. – Вы нам с отцом жизнь испортили!

– Успокойся, – она снисходительно похлопала Ганса по плечу, и это стало последней каплей.

– “Успокойся”? Да вы… вы… – Ганс хватал ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. – Вы… Я вас ненавижу!!

– Эка невидаль, – ничуть не смутилась ведьма. – Если бы за каждого ненавистника мне доставался хотя бы медный грош, я бы уже озолотилась. Но некоторые платят. Вот мачеха твоя, к примеру, десять золотых отдала. Но с тебя я денег не возьму, помогу бесплатно.

– Вы… что? Поможете? Но как?

– Как-как, – передразнила ведьма. – Молча. Я приворожила, я и отворожу.

– И с чего вдруг такая щедрость? – Ганс посмотрел на нее с подозрением.

– А с того, что твоя дорогая мачеха – мерзкая корова! – ведьма уперла руки в боки. – Она мою любимую кружку разбила! И пол истоптала! И вообще, вела себя как свинья!

– И чего ж вы ее не послали? Ведьма вы или кто?

– Я – ведьма. А она – дура. Приворот десять золотых не стоит. Думала – уйдет, а она заплатила. И как я могла отказаться?

– Продались!

– Неважно. Ты хочешь отворожить мерзавку или нет?

– Хочу!

– Тогда по рукам!

– По рукам!

И ведьма принялась за работу.

Спустя пару часов она уже напутствовала Ганса в дорогу:

– Вот, – произнесла она, вручая Гансу крошечный бутылек с притертой пробкой. – Выливаешь это в кувшин и уходишь, – она посмотрела на небо, – и чтобы до заката вернулся!

– Всё понял, – кивнул Ганс и двинулся в путь. К счастью, до дома было недалеко, и у него имелись все шансы вернуться засветло.

Дом и впрямь выглядел неухоженным. Удивляясь, как можно так изгадить жилище за какие-то полтора дня, Ганс тихонько прокрался на второй этаж, чудом не попав на глаза мачехе. Небеса оказались благосклонны – отец спал за столом, уронив голову на руки. Рядом, возле портрета матери, стоял нужный Гансу кувшин, куда и отправилось содержимое ведьминой бутылочки. Вздохнув, Ганс бросил прощальный взгляд на отца, который за это время даже не шелохнулся, и покинул дом через балкон, благо было невысоко. В этот раз уходить было еще грустнее – Ганс понял, что за время отсутствия никто о нем не горевал. Словно его никогда и не было.

Чтобы хоть как-то себя утешить, он решил заглянуть на лесное озеро, где любил бывать в редкие моменты свободы (чаще всего рано утром, пока все спали). Обычно здесь никого не было, и Ганс привык считать озеро своим. Он и сейчас надеялся посидеть в одиночестве хотя бы чуть-чуть… но небеса, должно быть, решили, что хорошенького помаленьку – на берегу обнаружилась лошадь, которая щипала траву, а в воде шумно плескался какой-то тип. Ганс застыл, размышляя, шагнуть ему назад или вперед. А потом подумал: “Да какого лешего, может я и не увижу больше это озеро”, и вышел из кустов. Мускулистый красавец, резвящийся в воде, был здесь совершенно ни при чем.

Плавал парень как-то странно – то нырнет, то вынырнет, и все на одном месте. А когда увидел Ганса, взмахнул руками и снова ушел под воду, оставив вместо себя поднимающиеся со дна пузыри.

Тут-то до Ганса и дошло, что происходит. Сбрасывая на ходу сапоги, он прямо в одежде бросился в воду.

Плавал Ганс хорошо, отцовская заслуга. Это умение его и спасло, когда новоиспеченный кандидат в утопленники в попытках спастись стал цепляться ему за шею. Едва не захлебнувшись, Ганс все же умудрился схватить его за волосы и, стараясь держаться на расстоянии от мечущихся рук, потащил парня к берегу.

Уже на берегу, весь грязный от прибрежного ила, по которому пришлось тащить ослабевшее тело (тяжелое как мешок с булыжниками), Ганс наконец смог отдышаться. Но расслабляться было рано – затихнув в нескольких метрах от берега, бедняга перестал дышать. И Гансу пришлось быстренько вспоминать, как делать искусственное дыхание.

Зажав нос лежащему перед ним парню, он сделал глубокий вдох и, приникнув к его губам, попытался вдохнуть в него жизнь….

Когда ему стало казаться, что битва со смертью проиграна, утопший закашлялся и, исторгнув из себя проглоченную воду, открыл наконец глаза.

Глаза оказались изумительными – темно-карими, такого насыщенного цвета, что радужка почти сливалась со зрачком. Ганс чудом удержался, чтобы не утонуть в этих бездонных омутах, обрамленных длинными пушистыми ресницами.

Теперь, когда опасность миновала, он вынужден был признать, что юноша действительно хорош собою. И стройное обнаженное тело, и глаза, и губы, которых Ганс несколько мгновений назад касался своими губами… Чувствуя, как тело охватывает жар, Ганс перепугался и, удостоверившись, что умирать спасенный не собирается, подхватил свои сапоги и был таков. Тем более, что солнце уже садилось, а ведьма велела вернуться засветло.

Всю дорогу он несся как угорелый, пытаясь убежать от собственных мыслей, но образ незнакомца упорно не выходил из головы. Зато одежда почти просохла.

Ведьма встретила его с ведерком наперевес, и, когда Ганс принес воды, опыт с котлом повторился. Результат отличался лишь тем, что в этот раз они наблюдали только за отцом. Пригубив из кувшина, он на секунду замер… Сердце Ганса едва не остановилось от напряжения.

– Ну, давай, дружок, давай, – волнуясь не меньше его, прошептала ведьма. И отец, словно услышав ее, опять приложился к кувшину, выпив все до дна. – Умница! А теперь спать, – и отец, устало вздохнув, уронил голову на руки. – Да, подзапустил себя твой папаша, оброс, что и лица не разглядеть. Как он в таком виде завтра на бал пойдет? – в голосе ведьмы послышалось сочувствие.

И только тут Ганс вспомнил про бал.

Впрочем, поужасаться всласть ему не дали, вытурив прочь из комнаты – ужинать и спать, а ведьма, заперев за ним дверь, принялась за работу.

Ложась спать, Ганс обнаружил, что потерял самое дорогое, что у него было – матушкино кольцо, которое носил на шнурке на шее. Должно быть, это случилось в тот момент, когда он вытаскивал парня из воды. Гансу стало так горько и обидно, что слезы на глаза навернулись. А образ незнакомца, вновь представший перед глазами, уже не вызвал прежних горячих чувств.