Александр Чащин - Гагенпоппен. Сказки для подсознания

Отстояв таким образом в очереди, минут через десять я вернулся на кресла и положил перед Анатолием его пакет.

– Расходимся по одному. Ты первый… – отметив моё возвращение, процедил сквозь зубы тот и на этом потерял ко мне всяческий интерес.

Вновь и вновь переживая послевкусие от удачно разыгранной партии, я спешно вышел из магазина и, отойдя на позволявшее втайне контролировать выход расстояние, закурил. Толик подошёл ко мне со спины и неожиданно предложил.

– Может, обсудим прочитанное? У меня. Сведем, так сказать, плюсы и минусы? Здесь недалеко.

– Зачем, книги ведь не батарейки?

– Ладно, проехали. Так и запишем, от дальнейшего обсуждения недавно прочитанного отказался. Боже, знал бы, где упаду, периодики подстелил бы!

Не поднимая друг на друга глаз, мы молча разошлись в разные стороны.

Я выкинул окурок в урну и отправился в сторону автобусной остановки, зная, что более с Толиком мы никогда не увидимся. Цель – распространить тираж – оправдывает любые средства. Речь человека на восемьдесят процентов состоит из воды. Профессия писателя – превращать эту воду в вино. Прозаик должен быть голодным и недотраханным поэт.

Впрочем, а был ли Толик? С одинаковым успехом он мог представиться мне и Васей, и Эдуардом, и Апполинарием. Имя же на обложке – суть понятие условное, в большинстве своем псевдоним на службе литературного героя. Теперь до поры до времени мы оба будем обходить стороной книжные магазины. От «пока не припрёт» до «пока не припрёт». А если даже случайно пересечемся, то сделаем вид, что не знакомы. Таковы правила игры. Потому что «делать так» возможно только вместе с такими же, как ты, «заполошниками», и нас элементарно распознать по направлению взгляда в неудобный момент. Потому что в молодости мы, к своему несчастью, попробовали этот пряный дуриан познания. Потому что по-другому на жизнь у нас со временем перестало вставать. Олигархи духа. Обреченные жить, как жить между редкими визитами в отхожие уголки общественных читален для снятия излишнего интеллектуального напряжения от умения не только читать, но и писать книги.

Знаете ли вы, что такое херофобия? Как по мне, так новая чума двадцать первого века. Как утверждают светочи современной психиатрии, херофобия – одна из форм тревожного расстройства, когда человек испытывает иррациональное беспокойство из-за того, что с ним может случиться что-то хорошее, в особо запущенных случаях даже страдает отвращением к грозящему ему счастью, мучается, если оно нечаянно нагрянуло, хотя его совсем, как бы и не ждал.

А что хорошего в этой жизни может взять вот так и случиться со среднестатистическим мужиком на простом бытовом среднестатистическом уровне? Правильно, только выпивка и секс. Или выпивка, плавно перетекающая в секс. На край секс, сопровождаемый плавно перетекающей в его желудок выпивкой. Остальное – исключения, как известно, только подтверждающие правила. «Она записала его в контакты, как "мой МЧ". "Мистер Член", – самодовольно думал про себя он. "Молодой человек", – разводила руками она, ибо привычно любила мужчин постарше». Век живи – век учись!

Вместо преамбулы можно вспомнить двух пассажиров разных паровозов, не связанных друг с другом ничем, кроме… Судите сами.

Первого через полчаса после открытия поймала на попытке кражи охрана супермаркета. Субчик пытался скоммуниздить пару носков (чёрных), трусы-боксеры (одну пару) и фляжку коньяка (двести пятьдесят миллилитров). Будучи пойманным, объяснил содержимое своей минимальной потребительской корзины просто: «Мужики, вы поймите, мне же к бабе надо…». Подвели мужика носки. Слишком дорогие уж оказались. И так как потянуло уворованное на сумму чуть выше порога кражи, пришлось вызывать полицию. Вместо бабы мужик попал на нары. Года на два. Елбан, скажу вам я, это – высокий округлый мыс или холм, а не то, что вы сначала прочитали, хотя точно пепелац…

Судьба второго субъекта ещё печальней. Настолько, что даже газеты в годы оные, когда были ещё при власти, уделили ей примерно одну тридцать вторую полосы. Суть вкратце такова: в подмосковном городке желдорстанция, как это принято, находится в отдалении от самого населенного пункта, но, по сути, является центром местечковой жизнедеятельности – магазинчики, кафешки, лавочки-забегаловочки, пивчанское-водчанское и т.д. Вот там-то наш герой по окончанию рабочего дня чуть-чуть и расслабился, развязал, мать его так. В том числе и язык. Завечерело. Поплелся на непослушных домой. К жене, к деткам. Путь вёл через лесок, так уж принято. На его беду, догнала его соседская девчонка что-то в районе шестнадцати… «Ой! Дядя Петя, можно с Вами, а то мне страшно одной…» Слово за слово, то да сё, всплыли «девочкины» проблемы в личной жизни, дядя Петя стал жалеть и поучать, как да куда, так и до цивилизации добрались. А дома у девочки родители. «Ты где была?» да «С кем шлялась?» Ну, дитя и рассказало все в подробностях и про дядю Петю упомянуть не забыла, что, типа, до дома под защитой добралась. Про разговор пошутила… В общем, все довольны, все смеются… А с утра к дяде Пете вместе с похмельем пришёл участковый, «с вещами и на выход»… Папаша девочки заявление накатал про дяди Петин педагогический дар и беседы с подрастающим поколением. Дали горемычному восемь лет то ли за растление малолетних, то ли за развратные действия, которых не было… В общем, здравствуй, зона, новый срок… Даже через четыре года условно-досрочно не выпустили. Пепелац тотальный… «Девушка, можно снять вас на камеру?» – «О′кей, а сколько человек в камере?»

Как говорится, мужчина, который любит женщин, отличается только от мужчины, который любит мужчин. Но это не исключает того, что мужчина, нацеленный на мужчин, не может взять и полюбить женщину. Равно, как и мужчина, любящий женщин, мужчину. Или какую-то одну его часть. Мастера кунилингуса в школе проявляли способности в изучении иностранных языков. В особенности алгебры и геометрии, а запущеннее темы «женщина и алкоголь» может быть только вопрос, который обозначается до банального кратко – «мужик и член», причем «мужик» имеется в виду вида «зрелый». Хотя возраст, как известно, есть только у телятины.

В одной кампании свела судьба с таким. Возраста в районе пятидесяти, с самой большой гордостью в неуемной, по его словам, потенции. «А вон Петровичу семьдесят пять, и он говорит…» – «А вам кто говорить запрещает?»

Хотя, действительно, «труба» его весь вечер буквально разрывалась. Женских имен по его разговорам можно было насчитать штук восемь-десять только, а уж количество входящих звонков вообще подсчету не поддавалось. Долго мы пытали его по поводу сексуального ноу-хау, пока рюмки так после шестой он не раскололся внезапно и сам: