Ник Шурупов - Ярмарка тщеслОвия

И далее, в доказательство своих критических озарений, Степан Совильев приводит строки самого Иван Иваныча. Что и говорить, настоящий гений простодушен, в самооценках он не стеснён рамками пресловутых условностей, ибо взыскует только истины. В одном из своих лирических шедевров Иван Иваныч признавался, что ещё на заре кипучей деятельности всех лучше вспахивал поля, посему для сельчанок-раскрасавиц был краше короля , что во все годы жизни он, исполнен звёздных усилий , по праву подпирал небосвод мощью плеч . «Это лучшее стихотворение о нашем народе, написанное в нынешнем столетии», – справедливо констатировал Совильев, с гордостью сознавая, что ему выпало счастье быть современником, а где-то и соратником Иван Иваныча.

Критик, столь восприимчивый к неповторимым, великим строкам, разумеется, не мог не подпасть под обаяние личности поэта. В другой своей статье он с глубоким сочувствием и, как нам показалось, с пронзительным сопереживанием писал о душе своего любимого поэта. Мучается она, как вольнолюбивая птица, в клетке его служебных обязанностей, которые поэт-гражданин, помимо неустанного творчества, взвалил на себя. И потому Иван Иваныч видится Степану духовной скалой вечности над царством суеты и стяжательства, в котором томится человечество.

Да Иван Иваныч и сам, судя по его нетленным стихам, сознавал своё значение в нашем непростом веке. Он всё чаще писал, что сильнейшим образом страдает в его душной атмосфере, где так нерадостна участь пророка, праведного служителя любви, что от души ненавидит бандитов, жуликов и мерзавцев всех категорий, всех мастей:

Впрочем, не так-то просто было сонму нечестивцев всех категорий и мастей справиться с девятым, если не десятым валом его творчества: книги Иван Иваныча в великом множестве экземпляров издавались и переиздавались в различных издательствах, по праву заполонив прилавки магазинов и библиотечных полок. А вскоре, по просьбе читателей, в свет вышли многотомные собрания его сочинений, поражающие слиянностью обложки и содержимого.

Степан Совильев, отметив высочайшее мастерство его творений, пришёл к закономерному выводу: стихи его и миллионов кумира – это судьбоносные созвездья на вечном небе поэзии.

По прибытии в Москву человеческое и творческое содружество Иван Иваныча со Стасом Мормышкиным стало ещё неизбежнее, как в своё время победа коммунизма во всемирно-историческом масштабе. Стас представил своего нового друга и кумира крупнейшим художникам современности – живописцу Глазенапову и скульптору Цинандали, и они оценили якуцкого самородка по достоинству. Творцы прекрасного не мелочились в своих дерзновенных монументальных замыслах, напрочь отрицая камерность в искусстве. В Иван Иваныче они сразу разглядели равного среди великих. Отныне их пути-дороги пошли вперёд параллельно – как две колеи на одной лыжне.

Художник Илия Глазенапов начинал как график-портретист – его героями были обычно крупные и, само собой, весьма платёжеспособные деятели современности. Поднаторел он и в сельском пейзаже с непременными церквушками, а также в иллюстрации литературной классики. Но однажды муза живописи, по командировке Ленинского комсомола, занесла его в самую настоящую глубинку, дабы он воспел кистью передовиков производства. Проснувшись поутру, надо сказать, с весьма мутною головой, художник наткнулся у сельсовета на два огромных стенда. Один назывался «Лучшие люди», а другой «Они позорят коллектив». Илия был потрясён лаконичностью средств и выразительной силой этой мозаики человеческих лиц, прямо говорящей о Добре и Зле.

Тогда же он задумал два гигантских полотна, в которых решил подвести черту нашей истории, старой и новой. На воплощение величайшего замысла ушли годы и годы, но, когда его работы были выставлены в Манеже, успех превзошёл все ожидания любителей живописи. Выставляли полотна не вместе, а по одному, так как и та и другая картина занимала собой всё настенное пространство Манежа, с его огромной площадью и высоченными потолками. Даже на беглый просмотр полотнища в этом зале – бывшей царской конюшне – уходило не менее двух часов. Согласно указателю, следовало шагать сначала вдоль левой стены, потом поворачивать на 90 градусов и созерцать продолжение картины по центру, а затем снова поворачивать и обозревать её окончание на правой боковой стене. Это было грандиозно!

Первое полотно называлось – «Апофеоз нашей истории». На нём были представлены, по мотивам старинных портретов и фотографий, все положительные герои – великие люди прошлого и современности, начиная от Ильи Муромца и Владимира-Крестителя и заканчивая здравствующим патриархом и «совестью русского народа» академиком Лихачёвым. Каждая историческая фигура была изображена с чрезвычайной живостью, в динамике своего образа и конкретного, самого яркого в её судьбе жизненного эпизода. И рядом, плечом к плечу с ними, правда, на втором плане – о, эта застенчивость мастера! – внимательный поклонник живописи мог разглядеть и самого Илию Глазенапова, вдохновенного летописца Времени, в холщовой рубахе, обляпанной красками, с палитрой и кистью в руках. Это полотно стало мировой сенсацией как по величию замысла, так и по выразительности исполнения. Десятки тысяч зрителей нескончаемой толпой, изрядно превосходящей по величине всенародные очереди в Мавзолей на Красной площади в его лучшие годы, днями и ночами дожидались возможности переступить заветный порог Манежа и насладиться шедевром Глазенапова.

Второе полотно – «Апокалипсис нашего Времени» – ни размерами, ни содержанием не уступало первому. На нём было изображено олицетворённое Зло, веками губившее нашу страну. Святополк Окаянный, князь Курбский, предатели гетман Мазепа и генерал Власов… кого только не было на полотне из тех, кто подло вредил Родине! Однако художник не ограничил своё воображение отечественными антигероями. Тут был и Чингисхан с его кровожадною ордой, и американские толстосумы, снаряжающие корабль с перманентными революционерами на захват российской империи, и «зигующий» бесноватый фюрер под небом, плотно усеянном бомбардировщиками. Все эти исчадия земного ада были даны в багрово-чёрном дыму пожарищ и разрух.

Понятно, интерес к новым творениям выдающегося мастера выплеснулся за пределы выставочного зала, и его шедевры разошлись в миллионах открыток по всей стране, по всему миру. Иван Иваныч с молодых лет хранил у себя две заветных открытки. Тогда он ещё и ведать не ведал, что когда-нибудь познакомится с великим маэстро. И уж, конечно, не предполагал, что художник до того проникнется его стихами, что вскоре попросит поэта позировать ему в своей напоённой светом студии в центре Москвы.