Сергей Никонович - Автомобильная фамилия

Ключи от всех очков находились у одного единственного человека – ключника Фараманта. Он был самым знаменитым жителем города, но при этом видели его нечасто. Жил в комнате, построенной прямо в городской стене и мало куда отлучался. В его обязанности входило встречать каждого, пришедшего по дороге из желтого кирпича. Ну, или провожать любого, кто покидал городские ворота. Входящим очки надевались, замки защелкивались под личным присмотром Фараманта. Он же разъяснял, что без зеленых стекол глаза не выдержат великолепия и сияния города, чьи стены и мостовые усеяны изумрудами. У тех же, кто уходил из столицы, Фарамант очки изымал и тщательно рассматривал – нет ли каких повреждений и не пытался ли кто-то вскрыть замок. Покидать город в очках было так же строжайше запрещено, как и находится внутри без них.

Серафинит уже много лет не покидал Изумрудного города. С тех пор, как переехал в столицу, он и мысли не допускал о том, чтобы вновь вернуться в родную деревню – к ненавистным грядкам и брюкве. Нет, жизнь была только в Изумрудном городе. Где еще можно выучиться механиком и работать с газовым оборудованием? Разве что в Фиолетовой стране. Там понимали толк в технике и прогрессе. Но война длилась с ними столько лет, что никто из жителей Изумрудной страны даже и не подумал бы об иммиграции.

Да и странные были эти Мигуны. Вон рассказывают, что у них там бордели с собаками и мужики на мужиках женятся.

«Какую технику «такие» создать-то смогут?»

«С правительницей им конечно не повезло. Ведьма злая, про которую то и дело всплывают мерзейшие подробности. Интересно, что там в новости про обезьян-то? Надо вечером почитать газету будет…»

Отверткой Серафинит открутил вентиль, но полностью вынимать его не стал. Принюхался. Газ не шел. Приставил кусочек бумаги к воздухозаборнику – бумага прилипла. Тяга была.

Убрав засаленную бумажку в карман, Серафинит с удвоенным вниманием всмотрелся в желобок подачи газа. Потрогал его пальцем. Палец вляпался во что-то липкое.

То ли смола, то ли мед. Пахнет горелым. Оплавленным.

«Как оно тут оказалось?»

Серафинит почесал затылок отверткой.

«Неужто кто-то закинул наверх яблоко в карамели? Вряд ли оно с неба свалилось… Если это, конечно, не диверсия летучих обезьян!»

Только представив, что над ночным городом могли безнаказанно носиться крылатые твари, Серафинит поежился.

Словно в ответ на его мысли за спиной раздалось:

– Наше оружие самое лучшее! Новые копья усовершенствованной конструкции могут насадить на себя до двух летучих обезьян за раз!

Кричал все тот же парень-газетчик.

Серафинит раздраженно обернулся, не замечая, как рукавом задевает отвернутый вентиль. А за собственным криком не услышал, как вентиль со звоном брякается на брусчатку.

– Да пошел ты в жопу со своими копьями! – заорал на газетчика Серафинит. – Отойди подальше! Не мешай работать!

Газетчик обиженно зыркнул глазами, но всё же сделал несколько шагов в сторону от памятника.

Удовлетворенный, Серафинит продолжил ковыряться отверткой в фонаре. Пришлось в прямом смысле слова выскребать смолу. Доставая липкие куски, Серафинит обтирал отвертку о край фонаря. Лязгало так, будто кто-то пытался играть на расстроенной скрипке.

Липкой грязи оказалось не так уж и много. Продув желоб Серафинит уже собрался закрутить вентиль, но обнаружил под рукой пустоту. Похлопав себя по бокам и чуть не свалившись от этого, Серафинит поставил светильник на фонарь. Иногда он по забывчивости клал разные детали и инструменты в карманы и теперь рассчитывал обнаружить вентиль там.

Но увидел его на брусчатке прямо под собой.

Выругавшись, Серафинит зло шлепнул ладонью по фонарю. Масляный светильник качнулся и упал внутрь, со звоном разбиваясь на части. Шар огня пыхнул, лизнул лицо горячей лапой. Отмахнувшись от жара и боли, Серафинит даже не успел испугаться, поняв, что летит вниз на мостовую.

Все произошло в доли секунды. Огненная вспышка, полет и запоздалая боль во всем теле.

Первым желанием было закричать, выплеснуть эту боль грязными словами, проклясть несправедливый мир. Но дыхание замерло. Слова застряли в горле, а Серафинит сам себе напомнил рыбу, выброшенную на берег. Открывал и закрывал рот не в силах издать ни звука.

– О, Гудвин! – вскрикнул кто-то.

– Что произошло?!

Знакомый голос. Торгаш Жадеит. Жадный, как сволочь. Даже плесневелый сыр не выбрасывает, а продает, рассказывая, мол это специальный деликатесный сорт.

– Что же это делается?

Еще один знакомый голос. На этот раз женский. Вроде бы Морганит. Певица из кабака, куда Серафинит позволял себе поход раз в месяц. В музыке он не разбирался, но вот доступность чернобровой кудрявой красавицы всегда манила его, стоило пропустить одну-другую пинту эля.

– Полыхнуло-то как!

– Только отвернулся…

– Это потому что ругался много! Гудвин наказал!

Голос паренька-газетчика.

«Ну, погоди, я вот всыплю тебе».

Серафинит хотел сказать это вслух, но у него получился лишь сдавленный стон.

– Да не Гудвин это!

– Диверсия?! Мигуны?

– Обезьяны?

– Скорее всего!

– Да расступитесь вы-таки!

Серафинит, сведенный судорогой, не мог посмотреть на говорящего, но голос явно принадлежал Гошеиту. Лекарю, лечащему срамные болезни. Его знали все, хотя никому и в голову не пришло бы упоминать это имя в простом разговоре. Пару месяцев назад Серафинит заглядывал в его двухэтажный дом на Садовой, чтобы избавиться от подарка, оставленного Морганит.

Гошеит склонился, заслоняя морщинистым, с обвислыми щеками, лицом, бронзовый воздушный шар.

– Голова кружится? – спросил он, в задумчивости почесывая бороду. – Говорить можешь?

– Писькин доктор, – прошипел сквозь зубы Серафинит.

Боль постепенно отступала. Кряхтя, он попробовал пошевелиться.

Удалось даже привстать.

Не без помощи. Гошеит вместе с каким-то помощником поддерживали отбитую спину. Болел затылок, болела спина, болела задница. Наконец отпустило дыхание. Серафинит воспользовался этим, не скупясь на стоны вперемешку с руганью.

Спустя пять минут зевакам надоело. Возле Серафинита остался только Гошеит, настойчиво просящий: «Пошевели-таки левой рукой. А теперь правой. А теперь сними ботинок и пошевели пальцами».

– Да что ты о пальцах-то знать можешь? – кричал Серафинит на доктора, но просьбы его исполнял.

Убедившись, что переломов нет, Гошеит долго и внимательно рассматривал белки глаз сквозь двойной слой зеленого стекла и, наконец, кивнув каким-то своим мыслям, с улыбкой сказал:

– Таки жить будешь! Завтра синяки выйдут во всю спину, но ничего серьезного. Считай, легко отделался.

– Легко… Как же… – буркнул Серафинит вместо «спасибо» и кряхтя поднял с брусчатки несчастный газовый вентиль…

Читать дальше