Сергей Никонович - Алькурд Пардес II. День Солнца.

Крики оглушают.

Охваченные жаждой насилия и азарта люди являют свой истинный облик. Жестокие и кровожадные чудовища нацепившие галстуки, вскидывают руки, перекрикивают друг друга, свистят и швыряют в воздух деньги. Сливающиеся в полумраке в одно люди превращаются в огромного неудержимого монстра.

Толпу.

В толпе не существует собственного “Я”, сознания или воли. Монстр проникает в самые темные уголки души и вытаскивает наружу все пороки. Заставляет забыть о навязанных обществом морали и приличиях.

Боль в груди продолжает нарастать. Руки тонут в холодном песке. Песчинки врезаются в ссадины, забиваются в раны, причиняя еще большую боль.

Муть перед глазами наливается цветом. Синие, зеленые, фиолетовые круги водят хороводы, лопаются и вырастают вновь. К горлу подкатывает липкий комок тошноты, в нос ударяет запах желудочного сока.

Приглушенные, доносящиеся будто из трубы, голоса что-то ритмично скандируют.

Вязкая кровь смешивается со слюной, стекает по губам. На подбородке она замирает, обвисая тонкой красной нитью.

Крики дезориентируют. Сливаются со звоном в ушах.

Каждый выходящий на арену достаточно самоуверен, чтобы считать, что сумеет одержать над противником верх. Каждый входящий в широкое пятно света думает, что он окажется победителем. Но покидает арену только один человек.

Рука сжимает пригоршню песка.

Осторожные шаги слышны все отчетливее, все ближе. Черный силуэт медленно подползает к погрузившейся в песок ладони.

В страхе рука взмывает вверх, бросая в сторону пригоршню колючих песчинок.

Толпа громко взвизгивает.

Быстрая тень скользит за спиной. Пыльное облако песка улетает в темноту. Рука хватает воздух перед собой, сдавливая его изо всех сил, будто не веря в неудачу.

Мир взрывается фейерверком боли.

Толпа ревет. Кажется даже там — на трибунах — люди слышат этот громкий хруст.

Каждый выходящий на арену обязан быть готов к боли.

Разум сопротивляется. Мысли мечутся из стороны в сторону, спешно перебирая пути к спасению. Ладони пытаются зачерпнуть новую пригоршню песка, но не слушаются. Пальцы не шевелятся.

Тот хруст…

Закрывая головой желтый искусственный свет, рядом возвышается человек.

Каждый выходящий на арену обязан быть готов к гибели. Но когда смерть замирает в двух шагах от тебя, трудно удержаться от паники.

Бесцветные сальные лохмотья волос прилипают к щекам. Бледная кожа блестит на свету. Капля пота соскальзывает со лба и беззвучно падает в песок. Налитые кровью глаза горят жарким пламенем.

Каждый выходящий на арену обязан быть готов к встрече с ним.

Белым зверем.

Разум цепляется за призрачную надежду. Из последних сил он старается заглянуть в эти глаза, увидеть в них жалость, сострадание, пощаду.

Но в тёмных, расширенных почти до пределов алой радужки зрачках читается только безразличие. В этих глазах взгляд человека, давящего ботинком таракана. Через несколько минут он уже и забудет того у кого отнял жизнь.

Толпа беснуется. Зрители хотят зрелища, хотят смерти.

Человек с бесцветными волосами заносит ногу. Он собирается раздавить очередное надоедливое насекомое. Было бы глупо, проиграв чемпиону, надеяться на пощаду.

Каждый, кто выходит на арену считает, что победит…

Громкий крик вырвал сознание из сна резко и беспощадно. Не отдавая отчета своим действиям, Зиг подскочил в кровати, отбрасывая одеяло и приземляясь на все четыре конечности, точно кошка. Затравленно огляделся. Часы на тумбочке показывали пять утра.

Крик не прекращался, переходя в истерический визг.

Зигу потребовалось мгновение, чтобы прийти в себя. Сорвавшись с места и одним прыжком преодолев несколько метров, он выбил плечом дверь в соседнюю комнату. Действуя на одних рефлексах, парень и не вспомнил о дверной ручке, что нужно было лишь повернуть. Хлипкий замок клацнул, громко хрустнул дверной косяк, освобождая стальной язычок. Дверь распахнулась настежь, ударяясь о стену…

Девушка сидела на полу, прислонившись спиной к кровати. Обхватив руками колени, она размеренными движениями раскачивалась из стороны в сторону, раз за разом несильно ударяясь затылком о свисающий угол одеяла. Мимические мышцы исказила судорога. Пугающая гримаса и широко распахнутый рот сразу бросались в глаза. Пальцы впились в легкую ночную сорочку, с силой сминая её и растягивая в разные стороны, будто девушка хотела порвать ткань.

— Лили!

Зиг подлетел к сестре, упал на колени и сгреб её в объятия. В ответ на пару неумелых, но увесистых тумаков парень лишь сильнее сжал сестру в руках. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем обездвиженная девушка перестала дергаться и предпринимать попытки вырваться или ударить брата.

Успокоившись, Лилиан резко откинулась назад, разбрасывая длинные белёсые волосы по постели. Внезапно застывшая на лице маска умиротворения резко контрастировала с мечущемся в груди девушки сердцем. Частый стук нарушал наступившую в комнате тишину. Зиг чувствовал, как тело Лилиан мелко сотрясается от каждого нового удара.

— Все в порядке? — спросил Зиг, когда сердечный ритм девушки замедлился, и она глубоко и ровно задышала.

Лилиан приоткрыла один глаз. Смерив брата снизу вверх удивленным взглядом, она спросила:

— Ты что тут делаешь?

— Лили… — Зиг запнулся, похоже, девушка не помнила события последних минут. — Ты кричала во сне. И даже упала с кровати. Тебя бил приступ…

— Чушь, — Лилиан мотнула головой, ненароком задевая щеку брата копной волос.

Отстранившись от Зига, девушка попыталась встать с пола, но слабость в ногах не позволила этого сделать. Лилиан упала, и, не предпринимая больше попыток подняться, уронила голову на локоть, облокотившись о край кровати.

— Снова кружится голова? — уточнил Зиг.

— Ага, — тихо пробормотала Лилиан.

— Я помогу тебе лечь.

— Не надо. Сейчас пройдет. Я не хочу больше спать.

Зиг уловил в словах девушки долю страха, скрытого за категоричным протестом.

— Эти кошмары…Они… — начал, было, Зиг.

— Хватит! — Лилиан одернула брата.

— Почему ты не хочешь говорить? Я знаю, тебе снятся страшные сны. Возможно, если бы ты рассказала, что с тобой произошло, можно было бы…

— Нет, — сухо отрезала Лили.

Зиг тяжело вздохнул. Подобные разговоры всегда заканчивались одинаково.