Айдас Сабаляускас - Три дня из жизни Филиппа Араба, императора Рима. День третий. Будущее

На этот раз, в отличие от первого прибытия в Рим, мужчина вспоминает и о Квиринале, и о Квирине, в честь которого к холму приклеился одноимённый топоним.

«Теперь я в курсе, кто такой Квирин. Это Небожитель, пришедший в Рим от сабинян и ставший исконным Божеством исконных римлян. Квирин – это то ли сын Бога войны Марса, принявший образ царя Ромула, то ли сам Марс… – думает, вспоминая детали потусторонних родословных, Филипп, всегда то тайно, то явно восхищавшийся подвигами воинственного Олимпийца. – Оба они Боги войны! И Квирин тоже! Но кто теперь помнит этого Квирина? Никто! Даже те, кто живёт на самом холме и рядом с ним или часто тут бывает!.. Кстати, в феврале надо не забыть и с эпическим римским размахом отметить праздник в честь Квирина. О, Квириналии! Тогда снова все, подобно мне, вспомнят о былом…»

Августу снова грезятся Марс-Арес и Венера-Афродита, голышом запутавшиеся в золотой паутине, выкованной Вулканом-Гефестом и исподтишка подложенной в ложе любовников: «Ох, и шалуны, эти Олимпийцы!»

(По водной поверхности ванны, как на открытом просторе, ходят волны, круги и рябь.)

«Тогда все вспомнят о былом, – повторяясь для собственного вящего запоминания, продолжает размышлять во сне Филипп. – Вспомнят даже о том, как, выпутавшись из тенет, Богиня любви, восставшая против мнений света , сбежала от супруга на родной Кипр и там нырнула в море, чтобы в нужном месте восстановить драгоценное целомудрие. И надо же, у неё всё получилось! Девичий цвет вернулся к своей хозяйке! Не каждой Богине на её веку удавалось провернуть такую махинацию с собственным телом, ибо мир не знаком ещё с новыми технологиями в индустрии красоты! Когда-нибудь эта сложная махинация станет простой и обыденной операцией».

*****

Филипп спит и грезит.

…Словно продляя своё купание в лучах славы, он, удобно угнездясь в седле, медленно и гордо двигается по улочкам Рима. Останавливается, будто невзначай, то там, то сям. Натягивая на себя узду, заставляет жеребца танцевать на одном месте и вокруг своей оси.

– Да здравствует император! Ave Caesar! Ave Augustus! – кричат не только убелённые возрастом старухи, достопочтенные матроны и прелестные юные девы, но и седые деды, и мускулистые мужчины (равно как и хлюпики), и безусые юноши.

Все бросают в воздух не только чепчики, но и прочие головные уборы. А у кого их нет, руками активно изображают подбрасывание и (для вящей убедительности) подпрыгивание.

Ни один мальчик про голого короля даже подумать нынче не смеет, не то что вслух заикнуться, не говоря уж о том, чтобы громко завякать.

Вот она, мирская слава. Приятно щекочет не только ноздри и не только нервы…

« Не сливы ли белой цветы

У холма моего расцветали

И кругом все теперь в белоснежном цвету?

Или это оставшийся снег

Показался мне нынче цветами?.. »

Отомо Табито

Император спит и грезит.

…Вдруг тонкая нить логики, последовательности и непрерывности резко обрывается, а её концы словно окунаются в воду. Филипп спит, и ему теперь грезится фасад мелкой лавчонки то ли в Рим-граде, то ли где-то в самой культовой и культурной части империи – на её азиатском берегу. Неужели это любимый и родной Филиппополь, впрочем, уже переставший быть любимым и родным.

Перед входом висит табличка: «Фирма патриция и чистокровного римлянина Абдуллы Сидорова».

Филипп делает несколько шагов вперёд и оказывается внутри помещения. В лавке трое, считая Филиппа, но не считая собаки, которая крутится у хозяина под ногами (а двое – это продавец, то бишь владелец торговой халупки, и покупатель, нервно ощупывающий на прилавке тончайший и дорогущий китайский шёлк).

Однако Филиппа как раз никто не видит, он невидимка, будто спрятался под восточной волшебной шапкой, превращающей смертного в полную прозрачность, подобную обыкновенному воздуху. Разве что бдительный пёс, кажется, что-то чует, нервничая всем телом и его составными частями: шерстью, лапами и ушами. Поводя носом, тяжело дыша, слегка поскуливая, порываясь и не смея залаять, чтобы в случае прорухи не обратиться старухой и не получить от хозяина физический нагоняй под дых.

Покупатель, будто расплачиваясь за товар, протягивает продавцу тусклые и почерневшие от времени монеты:

– Вот тебе две копейки и изволь выдать мне сдачу рублями! Нет, не так! Переформулирую! Вот тебе два медяка и изволь выдать мне сдачу червонным золотом…

«Какое-то совсем далёкое будущее, – избегнув стадии гипотезы, делает свой финальный вывод Филипп Араб. – Какая-то совсем незнакомая и суперуникальная цивилизация. Ни на Рим тут ничто не похоже, ни на… мой Филиппополь. И как я сюда попал? Как добрался до этих высот, которые круче, чем олимпийские пьедесталы? Вроде на брюхе перед Господом я не ползал и даже на коленях перед иконами ещё не постоял. Наверное, дорос духовно! Но нужно ли мне всё это, о, Иисусе? Ну-ка, верни меня обратно в мой мир и в моё время! Пусть я и не был царём, но я своё ещё не доцарствовал! Да и на троне-автоматоне ещё ни разу не посидел! Короче, всего, полагающегося мне от материального бытия, я ещё не обрёл. Моя мечта должна сбыться при жизни и наяву!»

– Я жду сдачу червонцами! – не дождавшись ответа, повторяется настойчивый покупатель , который, как известно, всегда прав .

Хозяин лавки стоит с выпученным глазами, как будто в замешательстве глядя на покупателя, но Филипп, взглянув в лицо продавца, понимает, что в его мимике нет искренности, нет естественности, но есть вымученная нарочитая игра плохого актёра: на самом деле торговец нисколько не изумлён, а, похоже, ждал от покупателя именно этих слов, ибо они – ключ, шифр, пароль, потайной вход в мир избранных! Но любой пароль всегда требует верификации и подтверждения, лишь после чего может прозвучать отзыв и открыться ларчик .

– Так дождусь я своей сдачи или нет? – в раздражении и в нетерпении злится покупатель, то ли переминаясь, то ли притопывая ( два притопа, три прихлопа ). – Где мои червонцы?

– Мы же с тобой друзья до гроба! – внезапно и будто некстати заявляет продавец и вопрошает: – Разве не так?

Но Филиппа на мякине не проведёшь: он-то видит воочию, что эти заявление и вопрос – точно в кассу!

– До гроба? Не так ли? – повторяется торговец, как будто что-то своему визави подсказывает или на что-то ему намекает.

– Это само собой! Друзья – не разлей вода! До могильной плиты! – соглашается покупатель. – Так я дождусь или нет благодарности и… благодати?

– Да ради Бога!

– Что «ради Бога»? Где сдача, спрашиваю! Сколько можно изображать из себя невесть кого и придуриваться?