Игорь Киселев - Темь. В поисках истины

После столь обнадеживающего сообщения вся троица вернулась к обеду, оживленно обсуждая взбесившуюся питерскую погоду. Антон же с изумлением осматривал большую комнату, все стены которой были закрыты буйно разросшимися растениями, а в одном углу расположился на столике самый натуральный, живой кусочек леса, с деревьями и буреломом, но в миниатюре. Ему даже почудилось, как из дупла выбралась крохотная белка, пренебрежительно зыркнула на него и повернулась к нему рыжим пушистым хвостом. За окнами, старательно закрытыми шторами цвета палых листьев, что-то скрежетало, секло – то ли снегом, то ли градом, и от этого в теплом, напоенном травами помещении было особенно уютно.

Чаевничать Леха не стал. Умяв здоровенную порцию грибного, судя по запахам, супа, он засуетился, засобирался, и, бросив Антону на бегу: «Ну, давай, братан, оживай», подозрительно быстро смылся.

– Умаялся он тебя вертухать, – объяснил Никитич, присаживаясь к Антону. – Мне-то, вишь, не поднять, тяжел ты, а Весняне не гоже глядеть на мужские хворости…

Тут до Антона дошло: трое суток он валялся, если верить деду, а ведь кто-то же его и обихаживал… И почувствовал, как лицо заливается горячей краской, и зашевелился, забыв об острой боли во всем теле.

– Ты это брось! – прикрикнул Никитич, заметив его стыдливые шевеленья. – Хворь – она не в укор, ежели настоящая. А тебя приложили со старанием. Дружок твой этот, Леха, хоть и болтун, да и в голове у него намусорено, а все дни тебя нянькал да по аптекам бегал. Сегодня же и поднимешься, коли в разум пришел.

Антон с сомнением прозондировал мысленно свой организм и пришел к выводу, что он, может быть, и поднимется, но отдельно, по частям. Все вместе никак не согласовывалось, болело, вопило и напоминало ему виденное по телевизору заседание Госдумы по утверждению бюджета.

– Но прежде того, – значительно произнес Никитич, смахивая остатки грибов с пушистой бороды, – Я тебя обрядую.

– Чего? – с испугом переспросил Антон, вспомнив гипнотические замашки деда.

Притихшая девушка за спиной деда фыркнула.

– Кыш! – вскипел Никитич. – Ответственный, понимаешь, момент, открытый миру рождается, а тебе – хаханьки!..

– И ничуть не хаханьки, – пропела Весняна. – Не волнуйся, Ант, все твое при тебе останется! – и со смехом умчалась в другую комнату.

– Эх… – закряхтел Никитич, напоминая исходящий гневным паром чайник. – Совсем этот мир испоганился. Вот потому тебе, Ант, и пора вразумиться.

– Как? Куда? Кому? – слабо прошептал Антон.

– Сейчас, – ласково сказал Никитич. И запел.

Сказать, что это явление смахивало на пение как таковое, было бы откровенной лестью исполнителю. Низкий басовитый звук, медленно вплывший в комнату, больше походил на жужжанье шмеля, которому приделали реактивный двигатель. И шмель явно переходил в режим форсажа. Жужжанье превратилось в гул, который вплыл в Антона и заставил вибрировать каждую клеточку тела. Антон закрыл глаза и медленно поплыл в жемчужное пространство, открывшееся перед ним, оставив далеко внизу лежащее собственное тело.

Его охватило пьянящее чувство свободы. Он вдруг понял, что может плыть куда угодно, и это плавание постепенно переходило в стремительный полет. Мягкий жемчужный свет, освещавший все вокруг, уплотнился, принял зримые формы, и перед ним внезапно открылась невиданная картина, смысл которой просто не вмещался в сознание.

Он разом ощутил всю планету, которая ласково открылась ему как гигантское, доброе разумное существо, принявшее его в себя – крохотную частицу в бездонном океане. В сияющем белом потоке Антон плыл над живыми материками, пронизанными множеством ярких точек, над прозрачными морями, светившимися искрами, а при желании мог дотронуться до горных вершин – над некоторыми стояли столбы пронзительного синего цвета…

Просыпались неведомые ранее чувства – Антон мог видеть (или ощущать?) температуру островов, плоскогорий, озер – всего, над чем он летел, энергию, исходившую от них, – причем энергию разных видов, от покалывающей до жгучей, от едва слышимой до могучей, сотрясавшей все его существо. Энергии вырывались пучками, свивались в спирали, лежали мощными полями – а существовал еще и некий общий энергетический фон, странным образом упорядочивавший все это многообразие…

Ошеломленное сознание лихорадочно подыскивало привычные стереотипы и образы для осмысления буйного информационного потока – и Антон уже начал различать цвета энергий, причем, как он понимал, и в ультрафиолетовом, и в инфракрасном спектре, это помогало ему хоть как-то определиться в этом странном мире. Постепенно до него стало доходить, что он видит только один пласт бытия, явленный ему, и что таких пластов – множество, и он сможет их посетить, когда захочет.

Счастливо хохоча, Антон полной горстью зачерпнул синей задумчивой энергии, изливающейся из пещеры в горном хребте в Гималаях, нырнул в ярко-желтый поток, плывший над Сахарой, полной грудью вдохнул пьянящую изумрудную дымку над Амазонкой… Он стал замечать множество дружелюбно светящихся огоньков, подлетавших к нему и излучавших приветствия, и сумел сказать им: «Я люблю вас!»… Да он и сам был теперь ослепительной белой сферой. А гигантское разумное существо, принявшее Антона в этот мир и ощущаемое им явно где-то рядом, словно баюкало его на ладони, по-доброму улыбаясь, и говорило: «Таких, как я, – многие множества, и они тоже примут тебя во всех слоях и спиралях реальности и времени».

Блаженно растворяясь в оранжевом сиянии неожиданно вспыхнувшего рядом радушного существа, Антон окончательно терял ощущение собственного «я» – даже такого фантастического – и постепенно уплывал в бездумное забытье. Оранжевый шар притягивал, успокаивал и, казалось, даже мурлыкал.

Мешало только ощущение покалывания. Где-то внизу справа он ощутил (позднее Антон передал бы это как «увидел пятой ногой») зеленую звездочку, медленно приближающуюся к нему и покалывающую его острыми лучиками. По мере приближения в звездочке угадывалось что-то очень знакомое и настырное. «Ну, и чего?» – лениво подумал Антон. «Домой!» – сердито сигнализировала звездочка. «Это куда?» – не понял Антон. «Идем, идем», – торопила звездочка, и ее зеленые лучики превратились во вредные шильца.

Оранжевый шар, только что излучавший притягательное радушие, внезапно резко почернел, и Антон почувствовал полыхнувшую из шара волну злобы. К Антону потянулись черные щупальца. Он растерянно метнулся в сторону, но шар мгновенно оказался рядом, а щупальца сплели вокруг него темное кольцо, в котором Антон начал задыхаться.

А дальше вокруг забурлило и заискрило. Сквозь появившиеся разрывы в кольце Антон уловил яростные зеленые проблески, рассекавшие щупальца, а затем увидел черные сгустки, которыми шар гневно плевался в метавшуюся вокруг него звездочку. Рядом с ней появилась еще одна, тоже зеленая, но с солнечными проблесками, и ввинтила в черный шар целую серию острых спиралей, явно шару не понравившихся: он ухнул и взмыл высоко вверх, к жемчужному сиянию, разлившемуся на небосводе. Далеко внизу, на каком-то континенте, Антон успел заметить ярко зардевшееся пятно, из которого вырос огромный дымный гриб, и понял, что это был вулкан, проснувшийся именно из-за этого сражения. Впрочем, события развивались словно в спрессованном времени – настолько стремительно, что, пока он думал вулкане, еще серия зеленых игл вонзилась в мрачный раздувавшийся шар.