Александр ВИН - Шанс

Сначала он был задумчив и находился в роскошном кабинете один, а потом – разговаривал с посетителями.

На исходе третьего часа государственных бесед перед Претендентом возник, опираясь на трость, Судья. Он был высок, худощав, чисто бритый череп Судьи сильно блестел в неэкономном электрическом свете. Выпуклые глаза Судьи казались внимательными и беспощадными.

– Мои друзья рекомендовали вас, Пьер, как самого честного судью в мире…

Претендент прикоснулся пухлыми губами к роскошной сигаре.

– …Я сожалею, что тяжёлая травма поставила на вашей блестящей футбольной карьере нелепый крест. Но у меня хорошие связи в Европе, и я решил дать вам возможность еще раз напоследок проявить себя на очень высоком уровне. Вы, конечно, понимаете, Пьер, о чем я сейчас говорю…

Судя по всему, Судья прекрасно всё понимал, поскольку на его глазах моментально выступили слёзы и начали стремительно и прозрачно течь по его суровому спортивному лицу. Полностью согласный со справедливой речью Заместителя Министра спорта Государства Антигуа, Судья Пьер горестно кивал, тяжко при этом вздыхая.

Поднявшись из кресла, Претендент подошёл к высокому окну и вытер своим белоснежным платком собственную потную шею. Следующие его слова чрезвычайно удивили Судью, причём настолько, что изобильные слёзы враз пересохли, оставив на морщинистых щеках арбитра жалкие влажные следы.

– Мы играем хорошо. И это очень плохо. Матч должен быть проигран! А Министр…

Претендент по-пистолетному направил сигару в грудь изумлённому Судье.

– …а наш дряхлый и неразумный Министр Спорта после проигрыша сборной команды Антигуа по футболу просто обязан будет уйти на пенсию!

В редакции районной газеты, на деревянной табуретке, прямо напротив румяной пышной девушки, менеджера рекламного отдела, уверенно разместился, разговаривая о личных делах, Сантехник Моржансон – коренастый сорокалетний еврей, чрезвычайно похожий на коренастого сорокалетнего еврея.

Девушка читала слова на немного помятом листе бумаги и привычно справедливо укоряла при этом пришедшего к ней за помощью человека.

– Я так и знала! Опять вы с таким текстом! Да про вас уже все женщины в нашем городе знают!

Сантехник Моржансон сохранял спокойствие и веру в силу печатного слова.

– А ты, Зина, дай объявление и в областную прессу! Пусть другие дамы интерес проявят. Не могу же я зарывать свой талант, скажем так, под одеяло. Люди должны знать…, всё должно использоваться сугубо по назначению…

Девушка устала, она, хоть и была вот уже второй год немного по-рекламному цинична, но, всё равно, некоторые тексты, способствующие, по мнению их авторов, более успешному продвижению провинциальных товаров и услуг, её бесили.

Зина продолжала читать, демонстративно закатывая круглые глаза.

– «…Для серьёзных и продолжительных интимных отношений… ищет женщину…».

И про ваши сантиметры тоже опять писать?

Сантехник крякнул, но не устыдился.

– Как всегда, Зинаида! Обязательно. Между порядочным мужчиной и остальными женщинами всё должно быть честно!

Вынужденно выполняя профессиональный долг, девушка-рекламный менеджер Зинаида продолжила читать бессмертные строки объявления.

– «…Симпатичный, рост сто шестьдесят пять сантиметров, постоянно и сознательно занимается спортом…». Всё! Завтра до обеда можно будет оплатить, сегодня наша бухгалтерша поехала сапоги в ремонт сдавать.

И только эти её слова взволновали морально устойчивого Моржансона.

– Нет, Зин! Завтра я никак не могу! У меня ж футбол! Ты прими, пожалуйста, деньги за объявление у меня прямо сейчас, а квиточек потом выпишешь…

Тем же днём, в том же самом небольшом городе, где жил правдивый Сантехник и где было штук двадцать православных церквей, в кабинете директора школы, прямо на пёстром коврике перед приёмным столом, за которым сидела с авторучкой пожилая и серьёзная женщина-директор, стоял молодой Педагог, юноша лет двадцати пяти, бледным лицом и прямыми чёрными волосами похожий на эстрадного певца Мерилин Мэнсона.

Их беседа не была вынужденной профессиональной дискуссией, переходящей в санкции, Педагог и директор просто обсуждали небольшую проблему.

– Юрочка! Я прошу вас, миленький! Очень прошу вас, отведите завтра второй «Б» с экскурсией на звероферму! Все наши девушки болеют, только вы сможете…

Хоть слова директора и были по-матерински жалостливы и добры, Педагог стоял перед начальницей, изначально настроенный отрицать её просьбу, при этом упрямо опустив голову.

– Я преподаватель английского языка, а не внеклассный работник… Почему бы вам не послать на звероферму Клавдию?!

– Так она же в декрете!

– Не я же этому способствовал!

Педагог был, несомненно, честен, но поняв, что последняя фраза может самым странным и нелепым образом погубить его репутацию, враз притих, мяукая только по инерции.

– Нет, Марь Иванна… Не могу я, Марь Иванна, занят я очень существенно завтра…

Пожилой отличник народного образования с визгом перешла в последнюю атаку.

– Юрка! Негодник! Чем ты таким важным в выходной день занят-то быть можешь, хотела бы я знать?! Тётку родную выручить один раз не хочешь! Вот я мамке-то твоей нажалуюсь, будет тебе!

Дискуссия явно потеряла нерв, перейдя на родственные рельсы. Педагог грыз длинный ноготь на мизинце и ухмылялся.

– Марь Иванна, ну чего вы в самом-то деле… Говорю же вам – не могу! Футбол у меня завтра. Игра очень ответственная. Вы же сами нас учили, что к серьёзным мероприятиям всегда нужно относиться ответственно…

В квартирке, совсем ещё недавно бывшей по-супружески милой и ухоженной, пухленький мужчина в очках, инженер Сняток, уютно разместившийся на диване, вот уже почти целый час, внимательно щурясь, штопал зелёный шерстяной носок.

Рядом с ним расположились пять девочек разного возраста, самой младшей из них было примерно лет шесть, старшей – около пятнадцати. Все они чем-то занимались: кто-то читал, двое шептались по телефонам.

Инженер откусил нитку.

– …Вот что, дочки! Завтра вы сами, без меня, делаете в квартире приборку, и приготовьте что-нибудь вкусное на обед. Папы практически весь день дома не будет, завтра у папы очень важное дело!

Из-за скромного света придиванного торшера инженер Сняток не мог заметить, как его взрослые дочки понимающе переглянулись и заулыбались, и только самая младшая из девочек, по привычке надзирая за папой, строго спросила:

– А после этого самого футбольного и важного дела вы с друзьями в баню пойдёте? И ты пиво опять пить будешь?

Пока папа размышлял и, щурясь, вдевал в штопательную иглу новую нитку, средняя дочка незаметно отняла у коричневого щенка отцовскую футбольную бутсу, которую пёсик, незаметно для всей семьи, последние полчаса грыз под столом.