Александр ВИН - Шанс

Инженер Сняток предпочёл признаться.

– Да, баня будет… Обязательно.

Одна из девочек, та, что до сих пор молча читала, отвлеклась и вслух процитировала строчки толстого учебника.

– «…В водах, окружающих тропические острова, водятся акулы, ставриды и рыба-марлин…». Папа, а какая она из себя, эта рыба-марлин?

Инженер Сняток, с глубочайшим вздохом, вне всякой надобности и очерёдности, ещё раз откусил длинную нитку, отложил в сторону не до конца заштопанный носок и мечтательно улыбнулся в пространство.

– Рыба-марлин, девочки, она такая, такая… Она волшебная и очень большая.

Низкое вечернее солнце по-суриковски продолжало пронзительно блестеть в маленьких окнах старого деревянного домика, когда к его заснеженному крыльцу подошёл молодой стройный Священник, в рясе, в чёрном пальто и с рюкзачком за плечами.

На тесном крыльце он принялся старательно обметать веником валенки от снега. Раздался звон далёкого колокола, священник чутко поднял голову, присматриваясь, и начал истово креститься поверх крыши.

Опять же в этом самом городе, в общежитской комнате текстильного техникума в данные минуты было сильно и ароматно накурено.

Возле компьютера, ничего не созидая, а просто устало сгорбившись, сидел Молодой – неряшливый человек студенческого возраста. Двое похожих на него юных людей развалились на диване, наслаждаясь дымом самокруток. Вспомнив что-то явно приятное, Молодой взбодрился.

– На, Вован, держи, тяни сам, я больше не хочу… Представляете, мы завтра с заводскими мужиками в футбол рубимся, главная игра за весь год! Прикинь, двадцать раз они нас сделали, двадцать раз мы их надрали! Завтра контровая, последний матч сезона! Придёте посмотреть-то, а?

– Чо там смотреть… Небось опять на пиво играть будете.

Из вечернего городка толпами разъезжались, справив за день все свои неотложные городские нужды, жители окрестных сёл.

И со стоянки районных автобусов на местном автовокзале, откуда отправлялись по заждавшимся их домам крестьяне-труженики, также хорошо были видны многочисленные жёлто-золотистые церковные маковки.

На тёмном утоптанном снегу было сильно намусорено семечками, но, невзирая на санитарные, гигиенические и прочие неудобства, около старенького микроавтобуса с удовольствием разговаривали двое.

Таксист – чудовищно небритый мужчина, в кожаной куртке, в тельняшке, похожий на могучего доброго разбойника, подробно и аргументированно беседовал со старичком, который держал в руках свежекупленный батон.

Таксист, не прерывая плавной и интересной речи, вытер тёмной тряпицей свои не до конца вымытые, окровавленные ладони и спрятал внутрь микроавтобуса, завернув в ту же самую тряпку, два огромных окровавленных ножа.

Так же по-свойски, без нервов, он хлопнул старичка по плечу.

– Да сделаем мы их, Петрович, ты даже не волнуйся! Кто у молокозавода играть-то может?! Сенюгин, что ли?! Да брось ты, дед, не смеши. Он же пил всё прошлое лето, неделю назад только зашился, по мячу с пятого раза не попадёт!

Старичок с батоном хотел что-то возразить единомышленнику, но Таксист громко перебил его.

– …Так что, рад бы, Петрович, помочь тебе, но не могу – занят завтра по полной программе. Сейчас только что освободился, у депутата нашего борова резали…Ты когда своего-то поросёнка собрался колоть? Потерпи чуток, вот освобожусь, выиграем, отвезём мы твоё мясо в Москву, продадим! Не беспокойся лишка-то…

А немногим ранее за окнами здания казарменного типа, расположенного на южном берегу тропического острова Антигуа, был слышен океанский прибой.

На ровно расставленных вдоль стен кроватях, в промежутках смятых простыней и одеял виднелись лица, пятки, плечи и ягодицы крепко спящих негритянских юношей. Пол казармы с безобразным беспорядком был заполнен разбросанными разноцветными бутсами и щитками, на стульях висели футболки с номерами, трусы, гетры.

Прошло мгновение.

Скрипнула дверь.

В ночной казарме появился и тихо двинулся по проходу между кроватями человек. Лица человека по принципиальным соображениям не было видно, так как его голову изначально полностью скрывала белая вязаная шапочка с прорезями для глаз. На руках таинственного посетителя имелись шёлковые белые перчатки.

Белки глаз человека сверкали в свете огромной луны, отчётливо видимой во всех казарменных окнах. Явно с целью и впредь оставаться неузнанным он кутался в просторные тёмные одежды и неслышно ступал босыми ногами по земляному полу.

Напоследок осмотревшись, словно гарантированно желая убедиться, что его никто не обнаружил, человек плавно вышел из общественной спальни, прошагал дальше по коридору и открыл дверь кухни. Там он поднял крышку большой кастрюли, стоящей на плите, опустил в содержимое кастрюли тёмный указательный палец и вкусно его облизнул.

Задумался, шёпотом хмыкнул, одобрительно кивнул, ещё раз макнул палец в суп и ещё раз с удовлетворением, смачно, облизал его.

Потом человек достал из складок своих загадочных одежд миниатюрный аппарат, ловко сфотографировал им кастрюлю, два больших блестящих чайника и себя среди них. Напоследок странный гражданин измерил рулеткой расстояние от плиты до открытого окна и высыпал в кастрюлю порошок из заранее приготовленного бумажного пакетика.

Коварно улыбнулся и выпрыгнул в окно, за которым шумели в лунном свете большие пальмы.

Три бодрых фонаря на строевом плацу даже в этот поздний, сверхурочный час давали возможность выполнять все упражнения правильно, в соответствии с уставными документами.

Снег блестел и хрустел под чёрными сапогами.

Двое мужчин и четыре женщины, все в тяжёлой и неуклюжей форме вневедомственной охраны, отважно маршировали под руководством краснолицего и усатого командира.

Третьим справа шагал Охранник Разъянбаев – незначительный и невысокий человек в толстых очках, на которых вместо дужек очков имелась потёртая резинка.

Разъянбаев не знал, да никто и не пытался за всю его жизнь намекать ему, объяснять и доказывать, что он очень похож на их давнего соседа по коммунальной квартире, заместителя начальника прядильного производства, где успешно трудилась в молодости мать Разъянбаева.

– Р-раз, ды-ва! На месте! Шагом марш! Стой! Вольно! Можно оправиться и закурить! Та-ак, со строевой подготовкой у нас, вроде, порядок…

Командир по-будённовски лихо обтёр роскошные усы от инея.

– Завтра – оно, конечно, выходной день, правильно, но мы с утреца проявим добровольную инициативу, соберёмся здесь ещё раз, матчасть повторим, и к смотру, считай, полностью будем готовы! Хто имеет какие вопросы?