Олег Джурко - Избранное избранного – 3

Муж – кнопка пожарной сигнализации в доме с принаряженной бочкой пороха …

Церковь – богадельня для пышущих здоровьем молодцов и молодиц.

Ученость – знания, которым пренебрегло невежество за непригодностью.

Кичимся умом добытым в черноземе невежества.

Секс сделал человека женщиной.

Театр возникает, когда одной половине лодырей нечего продать, а другой половине нечего у них украсть, а времени хоть жопой ешь.

Воспоминаний много больше прожитого, но мемуары прожитого длиннее воспоминаний.

Воспоминания прижизненный памятник себе, не стоящий мне ни копейки.

Гениальность – нескромность ума…

На вес мозга куда меньше, чем его мемуаров.

Скромность уважают охотно, ее можно не вознаграждать.

Скромность – принуждение к комплименту ее непритязательности.

Скромность не нахальна, не навязчива, не притязательна, не слишком ли много, чтобы быть бескорыстной.

Вера – беспомощность ума и трусливость сердца.

История доверяет только камню, иначе любой проходимец себя увековечил бы в золоте.

У истории вкус шлюхи к золоту.

История пантеон вооруженных мясников и христопродавцев.

История профессия каменотесов и гробокопателей.

Очарование придает глупости царственные замашки.

Клятвы произносятся во хмелю благих побуждений.

Очевидное скорее имеет что скрыть, чем неочевидное, оно еще не обрело что стоит скрывать.

Любовь страсть, наступившая на грабли.

Говорить правду безопасно только, когда это правда лжи.

Мудрость изводит себя работой днем, снами по ночам, ей страшно наедине с собой бодрствующей предпочитающей учиться на чужих ошибках, вместо того, чтобы пользоваться своим умом.

Жизнь возделывает нивы, и смерть при деле, – возделывает кладбища.

Кнутом цивилизации я понуждаю мое несчастное животное, не желающее пастись на асфальте городов вместо цветущих натурально лугов, где цветы вытоптаны каблучками прекрасных дам, благоухающих синтетическими отдушками.

Влюбленный для моего рассудка я персона нон грата.

Удивляюсь, с какой решительностью мое животное защищает меня от цивилизации, воспринимающей меня как свой бессловесно тягловый механизм.

Женщина выпускает мое теплокровное на волю, как же и мне не любить ее благодарное теплокровное.

Душа шпионит зорко, едва прогнутся жесткие моральные устои, встрепенется Отец Небесный и назначает порку… А я как будто ни при чем…

Не испытав заслуженной порки, живешь как не в своей шкуре.

Порка кнутом предпочтительнее душевной смуты, задница перетерпит, у души задницы нет, только лицо.

Кошка полна умыслов, которые обречена исполнять доверчивая собака.

Ум – глупость, нуждающаяся в опровержении.

Опровержения блеск отточенного мученичества.

Чудо не оставляет нашему тщеславному воображению шансов чувствовать себя достойным уважения магии чудес.

Чуду без разницы, какому дураку втемяшится в башку на чудо полагаться, чудо дураку ничем не обязано, чудо по детски радуется, что надуло несчастного, кому его помощь была позарез нужна.

Школа преподает суеверия отживших знаний, чтобы до возмужания юное сознание не загнулось до срока под тяжестью объективных нелепостей реальности.

Суеверие для многих чудесное благо, оно делает реальность, запутавшуюся в противоречиях добра и зла, пригодной сохранить целостность по природе беспомощного сознания.

Цивилизация – чудовище, оно не оставляет возможности чувствовать себя приличным человеком существу, затырканному способностями ниже среднего уровня пригодности для общества потребления.

Принципиальность – ортодоксальность, вызубрившая расхожий минимум прогрессивной терминологии.

Человек – истина подозрительная в обществе граждан.

Когда меня окликают: гражданин! Невольно тревожусь, – чего еще я не додал обществу государства.

В обществе человек чувствует себя толпой.

Интуиция – нечистая сила на службе Божьего Создания.

Люди – базар-вокзал эволюции.

Человек – манекен в швальне Всевышнего.

Человек набивается в родичи Всевышнему.

Гений обезьяны использовал эволюцию всего лишь для того, чтобы помыкать другими обезьянами.

Душа спекулянта рада любой удаче, особенно афере.

Дом полная чаша? Чего именно полная?

У зла и мозги зубастые.

Радость – приписка мелким-мелким шрифтом внизу шикарной этикетки любви.

Навязываем вещам и явлениям природы свои предрассудки, они с удовольствием пугают нас приметами невежества.

Нет Создателю покоя, – нет отбоя от вымогателей дармовщины.

На трезвую головушку и радость черствая корка, завалявшаяся с прошлой пьянки.

Земеля во мне нудный трезвенник, мое млекопитающее – тороватый собутыльник.

Для души пьяницы нет языкового барьера.

Пьяница дома за любым столом.

мировые проблемы от воздержания.

Трезвеннику не быть добрым человеком, не хватает широты души и божественной снисходительности поддавохи.

В лечении нуждаются алкаши, – и больше от трезвости души.

Метаферизм интеллектуальная матерщина.

Аудитория метаферизма – Боги и простаки с поддатым сознанием.

Цивилизация делает нас всех на одно лицо, только вино делает нас разнообразными от веселья, – у каждого своя мера, своя философская программа.

Метаферизм ценят бабники и патологоанатомы.

Эх, жизнь. Днем – базар, вечером- пьянка, ночью- бордель, утром – покаянная молитва.

Свобода девка уличная, за красный сарафан с любым пойдет.

Свобода покушается на божьи прерогативы милосердия.

Свобода трудно в руки дается, словно предупреждает дураков, как трудно ее удержать от распутства.

Для дураков свобода доза аптекарская, капля на ведро, иначе – погром революции.

Свободы мало не бывает, но и кроме себя дать она не может ничего.

Жажда свободы – похмелье рабства.

Свобода – встречает у проходной в пятницу и провожает в понедельник утром.

Плохо в неволе, а каково Свободе, когда с надеждой смотрим ей в руки, а дать-то нам нечего.

Свобода личность без гражданства и места жительства – бродяга невольный.

Среди законопослушных Свобода приживалка.

Свобода прихоть интеллекта, но не плохого питания.

Свобода все никак не поделит гражданина с властью .

Свобода никому ничего не обещала, спрашивайте с агитаторов.

Дураки призывают на помощь Свободу, Свобода приносит спички, печально созерцает зарево бунта: что просили, то и принесла.