Юлия Глухова - Совсем-совсем не любите собак?

Она не сердится. Потому что сердиться на собак и детей глупо. Собаки и дети – это то, что приносит людям радость, смысл их долгой, суетливой жизни. Я еще не встречал тех, кто нашел радость другую. Но видел тех, кто не радуется ничему.

@ Так называет её Хозяин, когда посылает меня к ней по какой-нибудь своей или моей надобности. Еще её так называют дети (количество их надобностей не идёт с моими ни в какое сравнение!).

Мама не такая как Лена.

Я редко думаю о ней. Это не интересно. Она почти всегда рядом, но если её нет, для меня это мало что меняет.

Я уже понимаю, что здесь важно другое – чтобы Хозяину было не скучно думать о ней.

Общеизвестно, что сама порода – лабрадор – позволяет предположить наличие у собаки склонности к обжорству. Попросту, все лабрадоры – большие любители поесть. Тот, о котором здесь идет речь, тоже никогда не был исключением. В семье нередко шутили на эту тему: был ли он когда- либо по-настоящему сыт в своей жизни? есть ли предел неслыханному обжорству (таз? ведро? два ведра?) и что случится, если еда будет предоставлена в неограниченном количестве? снится ли ему что-нибудь кроме… И тд и тп.

Так вот, с возрастом, когда другие склонности и привычки понемногу сглаживались и, как будто, бледнели, страсть к еде так и осталась для него непреодолимой страстью. По-прежнему, стоит Маме открыть крышку кастрюли, хлебницу, холодильник или рот с непроглоченной едой (собаки не знают брезгливости), – Ганнибал уже заходит на кухню. Даже если он до этого спал непробудным сном после трех дней охоты, и через него, мирно спящего, переступали вновь пришедшие и уходящие по своим делам члены семьи, безнаказанно наступая на хвост, уши и другие распластавшиеся по полу части тела, как только Мама поднесет маленький ножичек к спелой

сочной хурме и только коснется кончиком ножа тонкой кожицы – Ганнибал уже заходит на кухню.

Он заходит на кухню и неторопливым поворотом головы безошибочно определяет: где? что? и каковы его шансы на успех? Если можно достать самому, а половина любого кухонного стола давно находится в его зоне доступа, он, без стеснения попытает счастья. Во что упакован продукт, для кого предназначен, какую имеет ценность для Мамы – ему безразлично. Упадет ли при попытке стащить еду на пол бьющаяся посуда, чей-то телефон, планшет, пульт от телевизора – его не волнует. Цель оправдывает как любые средства, так и любые последствия.

Если предмет вожделения не досягаем, например, находится в раковине, Ганнибал, помедлив пару секунд, тычет в Маму носом и применяет прием "говорящие глаза". Если Мама делает вид, что не понимает по собачьим глазам (старый трюк), следует целая серия размеренных и ощутимых тычков носом в бедро. Если Мамина благосклонность по-прежнему не достигнута, можно попробовать подняться на задние лапы и легонько толкнуть её всем телом. После этого уже можно копать её лапой, стащить что-нибудь, к чему она привязана (кухонное полотенце, тапок, скалку), лаять, в конце то концов! Если кто-то уже ест в присутствии собаки, она будет возиться у счастливчика на коленях, время от времени трогать его лапой, ложить наглую морду прямо рядом с тарелкой, рисуя глазами жирную черту от лица предполагаемого дарителя к, собственно, предполагаемому подарку, и обратно. В конце концов, от таких намеков, вздохов и шумных сглатываний человека либо разбирает хохот, либо трясет от бешенства.

Но это еще не странность. Это – невоспитанность, распущенность и наглость. Странность вот в чем. С недавних пор, тема еды стала приводить Ганнибала в состояние какого-то исступления, умопомешательства, умопомрачения. Яркий тому пример – регулярная доставка в квартиру питьевой воды. Раздается звонок домофона, и в доме все приходит в движение. Раньше, Ганнибал, как и положено любой общительной собаке, просто выбегал встречать гостей, пытался лизнуть их пару раз в лицо, и, отогнанный Мамой, убирался туда, откуда его и не звали. Теперь, устремившись было к входным дверям, но, даже не добежав до поворота в коридор и не выяснив, кто же это пожаловал на этот раз, он, вдруг, разворачивается, и во весь опор несется на кухню. Вид при этом имеет странный. Глаза полоумные, блуждающие, экстерьер взъерошенный, движения хаотичные, полностью лишенные обычно присущих им грации, достоинства и благородства. Внешность и поведение транслируют следующее: "А-а-а-а-а-а! Кто-то приперся! Может быть, не один! Все у нас съедят! Мама, не открывай!" В следующие несколько секунд он пытается съесть (читай: спасти) все, что успеет найти. Второпях сует морду во все тарелки, блюда, кастрюли, разбрасывая перемешанную еду по столам, стульям, лавке, полу и стенам. Может, давясь и кашляя, съесть целую булку хлеба. Может размазать тесто для сырников по всей поверхности немаленького стола. Многое может успеть. Урон таких панических атак приравнивается Мамой к небольшому землетрясению. При этом с кухни доносится странный шум, приводящий в замешательство водоносов. Ситуацию усугубляет странный вид хозяйки (а она просто не знает, рвануть ли ей на кухню, бросив мужиков с их бутылями и чеками, или, поскольку всё равно уже поздно, оставить все как есть и вежливо выпроваживать "гостей").

Постепенно всё успокаивается и водворяется на свои места, ущерб скоренько заглаживается виноватыми взглядами и понурым видом опять не совладавшего с собой пса, и только Мама бормочет про себя еще какое-то время: "только бы опять никто не пришел!"

@ Говорят, что баб должно быть, как минимум, две. Но меня признает только одна. Это потому, что она знает толк в собаках. А та, другая, – нет. Не знает и знать не хочет, а то бы я ей объяснил, показал бы…

Но если есть такая баба, как Баба Фая (так её все называют), то зачем нужны дополнительные? Она всегда рада принять меня, если Хозяин, по каким-то (на мой взгляд, всегда сомнительным) причинам не может ухаживать за мной. Её дом и жизнь в нем вполне подходит для того, чтобы не очень уж тосковать по Хозяину. Всегда доступные кровать и диван (не то, что у нас!) с подушками, пуфиками и пледами, низкие столики, отсутствие какого-либо режима – все предназначено для утешения бедной сироты. Ем и гуляю по требованию. Кроме того, ко мне приставлен собственный дед, своим попустительством неустанно расширяющий мой кругозор. А что ему еще делать? Он давно на пенсии. Он знает всех уличных собак. Теперь, многих из них знаю и я! Кстати, баба и дед из тех, кто не видит существенной разницы между мной и уличной собакой. Это немного обидно, тем более что Хозяин многократно и красочно эту разницу им расписывал…

По моим наблюдениям, когда-то давно баба Фая была хозяйкой Хозяина, но те времена давно прошли. А раз так, выходить из повиновения – наша фамильная черта! Тем более, что, между нами говоря, Баба Фая даже немного жалеет меня, как придурошного и неуравновешенного пса! Ну да ладно, пусть их. Несколько лет назад баба с дедом приютили уличную собаку и теперь ненарадуются на его природную скромность и стеснительность. Зовут его Белый (меня бы они, очевидно, назвали Черным) и больше сказать о нем нечего.