Анатолий Белкин - Великие и мелкие

Кант не был богат, но, получив должность ординарного профессора и постоянный доход, мог жить так, как считал нужным. Ему не было необходимости, как Дидро, закладывать свою библиотеку Екатерине II, чтобы дать приданое дочери на свадьбу. Да и дочери у него, слава Богу, никакой не было. Да и трат у него было не так много. Он никогда и никуда не выезжал из Кёнигсберга, в отличие от Руссо, Дидро или Вольтера, которые были и великими философами, и неутомимыми путешественниками. Приличная одежда, голландское полотно на кровать, книги, свежая еда, небольшой бочонок токайского на год… Ну и расходы по дому. Масло для ламп, свечи, дрова, слуга, да и ещё по мелочи.

Осенний день 1773 года в жизни профессора начался рано утром, без пяти минут пять, как и всегда, с чая и трубки. Дальше тоже ничего необычного не произошло. После аскетического завтрака он переместился в кабинет и правил тексты лекций. Без четверти час верный Лампе укрыл плечи профессора неизменной накидкой, подал трость и протянул вязаное кашне – на улице было прохладно. Без десяти минут час Кант уже делал первый шаг по каменным плитам тротуара. Было ветрено, с востока город накрыла почти свинцовая туча, но на западе было совершенно чистое небо, и осеннее солнце после мелкого дождика отражалось на плоских камнях, которыми были безупречно выложены улицы Кёнигсберга.

Кант уже шёл по аллее парка, погружённый в себя, проговаривая одними губами только что сложившуюся фразу: «…Ибо там, где выступает нравственный закон, объективно нет свободного выбора в отношении того, что нужно делать…» Новую работу он решил назвать «Критика чистого разума». До расколотого молнией дуба оставалось шагов тридцать пять – сорок… как вдруг профессор остановился. Перед ним на дороге сидела лягушка. И не одна! На ней, обхватив её лапками, под углом в сорок пять градусов, вытянув мордочку и выпучив глаза, сидел лягушонок поменьше и совершал волнообразные движения, прижимаясь низом своего тельца к совершенно неподвижной большой лягушке. Кант стоял как вкопанный. Он никогда не останавливался во время прогулки, никогда! Даже два года назад, когда прямо у него под ногами неожиданно пробежал заяц. Он ни на секунду не сбил ритм своих шагов! Но тут помимо своей воли он продолжал смотреть на существ, занятых великим делом продолжения рода, и не мог ни сделать шаг, ни отвести от них взгляд. Лягушонок, который был сверху, качнулся ещё раз и затих, опустившись на спину большой лягушки. Наклонив голову, профессор увидел, как она сглотнула и прикрыла глаза.

Тут случилось совсем невероятное! Великий философ развернулся и быстро зашагал обратно. Увидев хозяина в прихожей на час раньше обычного, Лампе побледнел и встал словно аршин проглотил, во все глаза глядя на Канта. Он был настолько потрясён, что даже забыл помочь профессору раздеться и принять трость. И так бы и продолжал хлопать глазами, но голос Канта вернул его к жизни.

– Лампе, ты должен срочно кое-что сделать! Ты сейчас пойдёшь к моим ученикам и передашь им, что я хочу их видеть у себя как можно скорее. Мне нужен Отто Шрайгер; дом Шрайгеров – около старой кирхи на площади. Затем в аптеке на Блюменштрассе попросишь позвать Ханса Бидермайера и скажешь ему, что я жду его немедленно. И ещё мне нужны братья Швергинхау, Петер и Пауль, они живут где-то недалеко от нас…

Отдав распоряжение, Кант не поднялся наверх, а принялся ходить, заложив руки за спину, по большой комнате на первом этаже, где он обычно принимал посетителей и давал уроки. Минут через сорок в залу вошли братья Швергинхау и сын городского судьи, восемнадцатилетний Отто Шрайгер. Лица у всех были удивлённо-встревоженными. Никогда раньше профессор не нарушал расписания занятий и не посылал за ними слугу! Последним, запыхавшись, в комнату влетел старший сын провизора Ханс Бидермайер. Он бежал всю дорогу и был уверен, что с учителем что-то случилось…

Вся компания молча смотрела на профессора, который продолжал ходить взад-вперёд по комнате. Наконец Кант остановился и, внимательно глядя на учеников, очень спокойно, твёрдым голосом произнёс:

– Благодарю вас, господа, что вы собрались сейчас здесь. Сегодня я собираюсь эмпирически проверить одну посетившую меня идею. Но я недостаточно хорошо знаю город, хотя живу в нём всю жизнь. Я прошу вас отвести меня в бордель…

Если бы в этот момент в комнату залетела шаровая молния, то эффект, который она бы произвела, был меньшим, чем тот, что произвели на молодых людей слова их профессора. Они просто онемели…

– Так кто из вас может меня проводить?

Ответом ему было смущённое молчание.

– Тогда моя задача усложняется, но я постараюсь её решить.

Тут послышался голос Отто Шрайгера:

– Герр профессор! Простите. Мы сами никогда не бывали в таких местах, но знаем, что они есть… И их даже много в городе… В какой бордель вы желаете, чтобы мы вас проводили?

Это замечание, казалось, смутило учителя. Но только на мгновение.

– Мне всё равно… в ближайший…

По улицам Кёнигсберга в этот вечер шла живописная компания. Чуть впереди – высокий темноволосый юноша. На полшага позади, в неизменной накидке и с тростью, с сосредоточенным лицом следовал великий философ Иммануил Кант. А за ним, замыкая процессию, двигались трое хорошо одетых юношей. Они почтительно смотрели в спину профессора и старались держать дистанцию. Двое из них были к тому же близнецами, и это придавало всей компании ещё больше колорита… Многие горожане узнавали знаменитого философа и с удивлением провожали их всех взглядами. По этим улицам Кант не ходил никогда!

– Господин профессор, мы пришли. – Отто показал рукой на двухэтажный дом на противоположной стороне улицы. Два больших, висящих на чугунных цепях фонаря с двух сторон освещали надпись чёрными готическими буквами на голубом фоне: “Das schoene Haus Kalipso”.

Кант прочитал вывеску, решительно перешёл улицу, успев подумать: «Странно, откуда тут взялась покровительница морей греческая нимфа Калипсо?» – дёрнул рукоятку звонка и исчез за дубовой дверью.

Почти стемнело. С моря порывами налетал холодный пронизывающий ветер, но четверо молодых людей не расходились. Они твёрдо решили дождаться своего учителя и проводить его обратно домой. Их благородство было вознаграждено. Ждать пришлось недолго. Минут через тридцать пять дверь двухэтажного дома открылась и знакомая фигура с тростью показалась на другой стороне улицы. Ученики окружили профессора и почтительно молчали. Он как будто даже не удивился, увидев их снова, и лишь слегка кивнул. Обратно шли в полном молчании и в том же порядке. Стало совсем прохладно. Профессор был сосредоточен и не произносил ни звука.

Так дошли до дома. Перед тем как войти, Кант, уже держась за ручку двери, обернулся. Продрогшие, но верные ученики полукругом стояли возле крыльца и ждали. Он по очереди переводил взгляд с одного лица на другое и в каждом читал вопрос. И наконец удостоил их ответом. Философ открыл рот и выдал: