Олег Борисенко - На ИВС прекрасная погода

Все уверяли майора, который делал вид, что верит каждому слову собеседника о том, какой вкусный духан стоял всю ночь на продоле.

Значит, разведка в ИВС была поставлена на должном уровне.

Поднявшись в кабинет начальника ИВС, Барсуков узнал от Юрика, что звонил прокурор и просил Барсукова прибыть к 12 часам в прокуратуру.

«Я не Павлик Морозов, молчать не буду», – сказал Олег притихшему старшине, который наконец-то отмыл губы от зеленки.

В прокуратуре прокурор долго разговаривать не стал, а, отдав жалоб у адвоката Приходько, попросил разобраться и доложить в письменном виде.

Жалоба была написана по поводу необоснованного отказа в свидании с арестованным.

Это являлось наглостью.

К адвокату Приходько, как к бывшему следователю, отношение со стороны руководства ИВС было лояльное. Он часами мог пропадать в следственной комнате, в то время как другие адвокаты скромно стояли в очереди.

Посоветовавшись с возмущенным Юркой, майор принял решение поставить «зарвавшегося» юриста на место.

Быстро был составлен план мероприятий, распределены обязанности, и уже при проведении вечерней оправки появились первые всходы.

Юрка, проводя оправку, шутил с арестованными и рассказывал, как адвокат Приходько в Хантах проиграл процесс, в результате чего всем подсудимым навесили срока от семи до двенадцати лет.

Старшина на вопрос «Почему не приносят передачки?» посоветовал обратиться к Приходько, который загрубил начальнику РОВД.

«Внештатные помощники» Барсукова шептали в камерах, что ментовский адвокат Приходько все тайны рассказывает операм.

Проведены были еще кое-какие мероприятия, про которые автор не имеет права рассказывать широкой публике.

Теперь Приходько приходилось часами толкаться перед входом в ИВС.

На беседы к нему заявлений становилось все меньше и меньше.

Юрик в разговоре с ним делал наивное лицо и потом с радостью докладывал Анатоличу, как адвокат ему жаловался, что наступила напряженка с клиентурой.

Барсуков же как бы невзначай встретил маму подследственного Маношкина и, сделав озабоченное лицо с сочувствием в голосе, завел разговор:

– Как ваш-то?

– Скоро суд! Волнуюсь я! – доверительно поведала любящая мама.

– Адвокату много отвалили? – наивно поинтересовался майор.

– Семь, – расстроено проговорила Маношкина.

– А кто адвокат?

– Приходько.

– Ой! – произнес Барсуков, изображая зубную боль.

– А что?

– Да так, ничего, только. да ладно, – проговорил бессвязно Барсуков.

Мать Маношкина насторожилась, ей во что бы то ни стало надо было узнать, что означает произнесенное заботливым майором «только. да ладно».

– Грамотный он адвокат, хороший, – сказал, как бы спохватившись, майор.

– Анатолич, расскажи, ты ведь что-то знаешь, – слезно попросила мама.

– Я по секрету тебе скажу, только ты никому! Поняла? – произнес Барсуков, переходя на шепот.

– Поняла, – так же шепотом поклялась самая склочная в городе баба.

– Он вчера с прокурором по пьянке подрался, теперь всем его подзащитным хана!

– Ой, батюшки! – простонала маманя арестованного.

– Отказывайся от этого дятла, пока не поздно, а не то угорит твой сынуля лет на десять.

– Да неудобно, ведь деньги заплачены.

– Забирай и найми другого! Тебе что, сын недорог?

Еще поговорив немного для приличия, Барсуков, попрощавшись, расстался с матерью подсудимого.

В день приема передачек пришедший с разведки Юрик доложил о том, что перед дверями ИВС идет жаркое обсуждение известной нам личности. Через неделю в канцелярию суда поступило около шести заявлений об отказе от адвоката.

А уже через месяц Приходько перешел с «Мальборо» на «Петр I».

Открывая по привычке холодильник, в котором когда-то находились шпроты и сервелат, он, вздыхая, тихо закрывал двери пустого агрегата.

Удача «почему-то» отвернулась от него, начались времена безденежья и долгов.

Старшина с Юриком втихаря перемигивались.

Барсуков, перехватив взгляд прапора, понял, что после обеда он может обоих не увидеть.

– Юрик, распитие спиртного без кума – это пьянка, – проговорил Олег.

– А с кумом – мероприятие, – подхватил было прапорщик.

– А со старшиной – голимое палево.

– Обижаешь, начальник! – возразил Толстый.

– С тобой или в навоз, или в Красную армию обязательно вступишь!

– Или зеленки хапнешь! – подхватил Юрик и по секрету добавил: – У меня очко до сих пор зеленое!

– Что там очко, его не видно, – проговорил кум, – вот у нас на «Жаман-сопке» была хохма так хохма!

И Барсуков начал травить очередную байку из своего неиссякаемого «золотого фонда»:

– В лагерь особого режима привезли растворитель.

Директор завода, не подумав, принял решение завести его на склад, который находился в производственной зоне ИТК. Полосатики в течение часа разгрузили КамАЗ. Бочки с растворителем закатили на склад и сдали под ответственное хранение кладовщику.

Кладовщик, у которого за ушами было лет двадцать отбытого срока, расписался в накладных и закрыл склад на навесной замок.

Вечером сидя в «кондейке» и распивая чифир со своим семейником, кладовщик как бы невзначай вспомнил о растворителе.

Семейник спросил:

– Какой марки растворитель?

Кладовщик, посмотрев в накладные, назвал марку.

– Я твой родственник! – воскликнул, обрадовавшись, друг кладовщика.

– Чему радоваться-то? Водяры бы таз! – мечтательно произнес, попивая крепкий чай, зек.

– На малолетке его литрами жрали, мля буду! – уверенно произнес собеседник.

– Ну-ка давай кружку, я сгоняю за пойлом, – засуетился кладовщик.

Семейник двумя глотками покончил с чифиром и протянул ему кружку.

Полосатик, взяв тару, вышел из «биндюги».

Через несколько минут на столе стояла алюминиевая кружка с растворителем, который зелеными зайчиками переливался под светом электрической лампочки.

– Ну. давай, делай по красоте, – проговорил кладовщик, пододвигая другу кружку с ацетоном, и шутя предупредил: – Токмо осторожней! Там иногда гвозди попадаются!

Семейник, не думая, намахнул полкружки и стал судорожно хватать ртом воздух. Его зековская морда стала темно-синего цвета. Минут пять он боролся за свою потерянную для советской власти жизнь. Постепенно закаленный многочисленными отсидками организм выбрался из состояния клинической смерти.

Семейник отдышался и, прикурив беломорину, посмотрел захмелевшим взглядом на своего друга.

– Ну как? – спросил тот в свою очередь.

– Мазева! – прохрипел обожженным языком осужденный.

– Я в натуре подумал, что ты сейчас лапы надуешь! – отходя от испуга, усмехнулся кладовщик, все еще не веря, что его друг выжил.