Владимир Сметанин - Голубая моль

–Да это же моль! – воскликнул Андрей Ребров. – Она любит грызть шерсть!

– Какое – грызть? У нее и зубы-то, поди, еще не выросли! – засмеялся кто-то из гостей.

– Не скажите. Она скоро рукав мне насквозь прогрызет. Чисто моль! Моль голубая. – Он слегка приплюснул ей нос, чтобы она выпустила свитер изо рта и не наглоталась шерсти. –

Моль, вообще-то, пока летает, ничего не грызет. Но это же не простая, моль, ох, не простая! Она еще себя покажет!

С этим утверждением спорить не стали, все признали, что моль эта действительно выдающаяся, за что дружно и выпили.

Дарья наконец начала клевать носом и ее унесли спать, гости понемногу стали расходиться и лишь московский друг Егора Егоровича остался сидеть с хозяином – его оставили заночевать и потолковать не торопясь, о том-о -сём, тем более, что следующая встреча ожидалась неизвестно когда, да и вообще – ожидалась ли? Андрей решил воспользоваться случаем и известить старшего Вершинина о непотребствах, чинимых младшим . Василий ввиду позднего часа уже спал, а может, прикидывался, что спит, но никак себя не проявлял, в то время, как братья и сестра занимались уборкой посуды. Егор Егорович со своим другом перебрались на веранду, где к ним и присоединился Андрей.

– Тут у меня коротенький разговор насчет Василия – начал он.

–Василия? – нахмурился Вершинин, заранее не ожидая никаких приятных известий.

– Ну да. Он там в школе разбил окно и классная, которая Ирина Петровна, пошла сегодня к вам – дозвониться не могла, у вас телефон не работает.

– Не работает? Что это с ним? До последнего времени работал. Надо проверить. Ну ладно, значит, Ирина Петровна пошла к нам. Но мы ее как-то не видели.

– Да, конечно. Она просто не дошла. Он подпили доску, которая через Коку.

Мария Васильевна, заглянувшая узнать, не надо ли чего, всплеснула руками, а глава семейства стал багроветь.

– Но ничего страшного не случилось. – Поспешил успокоить их родственник.– До доски она не дошла – там случайно оказался я, и она ушла домой. Но обязательно придет. А стекло я вставлю – пообещал.

– Ну, я ему покажу! – грозился Егор Егорович, в то время, как его московский гость давился от смеха.

–Ты-то, Андрюха, как там оказался?

–Ну как – как? На день рождения шел, вестимо.

– Тогда, значит, ты в воду попал7

–Да, было немного.

–Ну, тогда надо опять же выпить – от простуды. Я и то смотрю – ты все чихаешь. Давайте поднимем!

Выпили, с целью уберечься от простуды, и Андрей, с чувством честно исполненного долга, засобирался домой. Но Еегор Егорович запротестовал:

– Я вижу, ты совсем трезвый. Уклонялся, что ли? Так ты лихоманку не задавишь. Давай-ка выпьем по следующей. Может, тебе с перцем? Не надо? Ну, смотри, только выпивай ответственно.

– Понимаешь, от простуды это основное лекарство – продолжал он, когда все трое выпили и закусили. В зоопарках, в цирках разных дают зверям в холода вино для сугрева. Слонам там, гиппопотамам – разной южной скотине. Наши бедные воробьи – голос его дрогнул – в сорокаградусные морозы перебиваются собственными силами. Ты прикинь: слон, такая туша, пользуется кагором, ведро за один присест выпивает, а наш совсем махонький воробей… Егор Егорович огорченно махнул рукой:

–Ему бы кто-нибудь хоть немного самогонки поднес, не до хорошего. Он бы тогда и не такие морозы выдержал.

– Очень ты правильно сказал, Егор, – поддержал его московский гость. У нас уж так заведено: все лучшее иностранцам, а своим… И-эх! – и гость расстроенно махнул рукой. Но вот насчет самогонки – тут можно поспорить: на западе у нас, да и не только у нас, предпочитают питье собственного приготовления. Ты поставь ему магазинской водки – так он насмерть оскорбится.

–Ну да – согласился Егор Егорович – а здесь вот наоборот: если ты поставил самогон и только – тебя сочтут жмотом и человеконенавистником. Везде свои порядки.

– Ясное дело, но без горячительного – никуда, и если прижмет, западные выпьют и магазинскую отраву, а восточные – самогон, за милую душу. Потому что организм требует. Ты смотрел – как -то по ящику передача была про африканских, кажется, животных, так они год ждут не дождутся, когда созреют там какие-то пьяные плоды, и вот набрасываются на них. До того наберутся, бедняги, что потом валяются, где попало, наутро держатся за голову. А что поделаешь? Организм требует, наподобие витаминов. И потом ждут, родимые, до нового урожая.

–Ну, может, у них есть еще другие праздники, мы же всего не знаем. Курить они не курят, но, может, жуют иногда какую-нибудь дурь?

– Или квасят чего-нибудь. Понимаешь, когда осенью ударит морозец, ягоды замерзают. Потом солнышко пригрело – оттаяли, и начинается брожение. Вот если синицы наклюются таких ягод, хмелеют. Хорошо, если до ночи протрезвеют, иначе могут замерзнуть в отключке. Да вы закусывайте, закусывайте, и выпивайте, не оставляйте. Иначе тоже замерзнем – тут прохладно. Если смущает водка, выпьем самогоночки. Вещь качественная, проверенная; закуска тоже без всяких полезных добавок, не то, что западный «молочный продукт». Наши-то фермы все пошли по миру, потому что немцы, французы, прочие супостаты задавили своим дешевым сухим молоком, всяким генным мясом и помидором. Хотя сами они такую дрянь, наверное, не едят.

– Что до понимающих , они, ясное дело, не едят. Так еще у Булгакова в «Собачьем сердце»– помнишь? – профессор домработнице говорит: «Ну что ты как дитё малое! Не ешь эту краковскую колбасу: если у тебя заболит живот, мы с тобой возиться не будем!». Как-то так, примерно. И скормил всю эту колбасу собаке, для которой и покупал. Разве она, да и любая другая стали лучше? Хуже! Только собакам, да и то не каждая есть станет. А, скажем, кот – уж тем более.

– Но вот же настоящая краковская – за уши не оттащишь! Которую сами краковцы мастерят. Или настоящее шампанское, которое сами шампанцы заквашивают. Или там , хамон. Или босоножки, например. Качество! От людей зависит. Вот были же люди – Александр, который скульптор, Пифагор, геометрик и боксер, Архимед – ну тот вообще… И прочие. А всего-то этих всяких греков было – раз-два и обчелся. Н-да. В Мосвке 15 миллионов, кажется? Что-нибудь подобное кто -то создал?

– Ну как же! – смешался застигнутый врасплох московский друг. – «Ты моя зайка, я твой крол…» – тут у него язык окончательно заплелся и он сделал вид, что закусывает.

– Чем они… чем вы там занимаетесь? – тоже нетвердо спросил хозяин, но гость уже спал, откинувшись на спинку стула.

Андрей Ребров тихо вышел, завел с третьей попытки мотоцикл и поехал домой, через центральный мост, здраво рассудив, что сегодня даже по непиленой доске он вряд ли проедет. Кровать слегка кружилась, а потолок то поднимался, то опускался, но не сильно. Затем Андрею снились пьяные удавы, больные с похмелья обезьяны и потные воробьи, устало бредущие по знойной саванне.