Виктор Суворов - Золотой эшелон

Она не знала, что, рассуждая именно так, постигла весь курс тактики, которому людей годами учат в военных академиях, но которая сводится к простому правилу делать не то, что противник от вас ожидает.

Смотрит Оксана в перископ на север. Смотрит туда, откуда появление противника менее всего вероятно. Смотрит в пустое поле и сама себя ругает — упрямство свое. Они все солдаты с опытом, а она-то пацанка, боя не видавшая, пороху не нюхавшая. Смотрит Оксана в оптику голубую и глазам своим плохо верит: выплывают три вертолета с севера. Морды у всех акульи, а за ними еще пять, с виду таких же, но потолще.

— Сабля, — попросила она умоляюще защиты у командира танковой башни.

— Цель вижу. Вас понял. — Слова эти рядовой Сабля произнес так тихо и спокойно, что их никто и не услышал, а почувствовали все в эшелоне только дикий рывок и хлопок, рвущий уши. Только буфера по всему поезду волну ударную через себя пропустили. Прокатился лязг по буферам и затих в последнем вагоне. И только тут хлестнул пушечный выстрел по окнам, жалобно задребезжавшим. А у Сабли автоматическое заряжание! Тут же танковая пушка рявкнула еще и еще. И гарью пахнуло, а ветер, сухой и жгучий, по лицам полоснул. У снарядов танковой пушки начальная скорость настолько жуткая, что только вот грохнуло, а уж красная точечка трассера за горизонт скрылась. Первый трассер — левее головного вертолета. Второй трассер — левее. А третий трассер слегка головного вертолета коснулся. Трассер — это пиротехническая смесь, которая в донной части снаряда после выстрела горит ярким огнем, чтоб, значит, виден был путь снаряда. Сам-то снаряд не виден. А в снаряде энергия, которой вполне хватает многотонную башню с танка сорвать и бросить ее далеко в поле. Что тому снаряду хлипкий вертолетик, пусть даже бронированный? Много ли той брони? Против пуль автоматных спасет. Против осколков. А тут снаряд бронебойный. Противотанковый. Коснулся трассер вертолета. Тряхнуло вертолет так, что лопасти винтов рубанули кабину. Тряхануло так, что в турбинах двигателей сорвало лопатки и бисером небо изукрасило. Тряхануло вертолет так, что там, где он был, вдруг оказался рой мелких обломков в диком вращении в тумане и каплях несгоревшего топлива.

— Славненько, — сказал тоненький голосочек товарища Первого.

Танковая же пушка взахлеб выдала еще одну серию, теперь уже в пять выстрелов. Целил Сабля явно во второй боевой вертолет, но не попал. Вся серия трассеров рядом прошла, вреда ему не причинив, но зацепив слегка идущий следом транспортный Ми-8. Тут прямого попадания не было, и потому вертолет рассыпался не на мелкие, а на крупные куски, и люди, барахтающиеся в воздухе, были видны. Много. Это был вертолет с десантом. Эта серия выстрелов имела еще одно приятное последствие: Ми-24, в который Сабля не попал, резко дернул вправо, столкнувшись с идущим следом Ми-8. Сабля стрелял еще. Был одиночный выстрел, потом серия из трех, снова одиночный и серия из пяти. Но больше он ни в кого не попал. Оставшиеся вертолеты рассыпались и, энергично маневрируя, ушли.

— Ай да Сабля! Ай молодец! Да я тебе персональных котлет нажарю. Сам сейчас зайчика в поле поймаю и… только очень, Сабля, не гордись. Хорошо стрелял, только куда бы ты попал, если бы товарищ Первый твое свиное рыло в правильное направление не развернул? Так я говорю, Оксана Александровна?

Не ответил на этот раз командный пункт. Гордая — решили. А Оксана сидела в слезах на полу. Ей было стыдно и обидно. Ей было обидно за этих глупых мужчин, которых только угрозой расстрела можно повернуть в нужное направление. Ей было стыдно за себя, за свой тон и за свои угрозы. Ей было жаль тех людей на вертолетах, которых убили ее приказом. Ведь можно же было просто отогнать их огнем, не убивая! И вообще можно было миром договориться. Ее мучила досада и горькая обида, а еще подступила тошнота. То ли отравилась грибами лесными, которые сама и нашла у самых рельсов, и сама же готовила Зуброву. Странно, она-то этих грибов не ела. А может, отравилась она там, в зоне смерти? Или, может, прицепилась к ней неизвестная ранее хворь?

С тяжелым сердцем возвращался Зубров к разбитому эшелону. Дым увидели давно. На дым и ориентировались. Подъехали. Горит поле.

— Командир, как же это? До эшелона полкилометра!

Зубров и сам это понимает. Неужели так обломки раскидало? Чем же это так стукнуло?

— Командир, обломки!

Потрогал Зубров обломок. Взматерился, не было в эшелоне титановой брони. Откуда?

— Командир, так тут целый вертолет!

Смотрит Зубров, и остальные дивятся. Лежит вертолет на боку, и трупов обгоревших считать не хочется. И другой вертолет чуть подальше — вернее, то, что осталось от него. А там в поле еще какая-то груда. А эшелон-то где?

— Вот он, командир!

Стоит вдалеке на насыпи целенький — вовсе не там, где остановили. Синим кажется, а вокруг все золотое: закат. Шпорит Зубров Аспида:

— Жми, Петя, сокрушу!

Аспида, однако, подгонять не надо: чуть с разгону на насыпь не влетел. Взвыли тормоза непокорно. Тарасыч у бронеплощадки, перед строем, в готовности рапортовать.

— Доложи.

Вся накопленная годами сдержанность понадобилась теперь Зуброву, чтоб сказать это слово, как положено.

— Товарищ полковник, эшелон был атакован с воздуха десятью вертолетами. Потери противника: два боевых и два транспортных вертолета. Наши потери: двое убито и один ранен. Капитан Драч.

— Молодец, Драч, настоящий командир.

— Товарищ полковник, прошу прощения: капитан Драч был ранен в самом начале и боем не командовал по причине потери сознания.

— Так это ты, Тарасыч, эшелон на себя взял?

— Не успел, товарищ полковник.

— Кто?

Личный состав вдруг размягчил морды улыбками.

— Кто командовал?

— Оксана Александровна.

— Как?!

— Дай бог каждому.

Рванулся Зубров в командирскую рубку. С грохотом дверь распахнул. Вскинулась на это Зинка Гном от командирской шинели, под которой что-то тоненько всхлипывало.

— Ранили? — выдохнул Зубров.

— Да нет, полковник. С будущим вас прибавлением. Вы кого заказывали: мальчика или девочку?

БДТ плавно затормозил у деревянной развалюхи. Что-то тут было не так, и только через несколько секунд Зубров усек, что именно: к обветшалой двери вела дорожка из бетонных плит стандартного размера. Зубров высунулся из люка. Сидевшие на деревянной лавке старушки с интересом уставились на полковничью фигуру.

— Эй, бабоньки, где у вас тут Петрович живет?

Старушки переглянулись. Затем одна из них махнула усохшей птичьей лапой и направила:

— Езжай прямо, служивый, до коровника доедешь — тут рукой подать, — вертай налево. Там на пригорке Петровича дом и будет.

— Спасибо, бабка.