Елизавета Михайличенко - Гармония по Дерибасову

Дерибасов на скамейке вершил чудеса общения:

— У вас, Оленька, возбужденное состояние, — тихо мурлыкал он. — Но это все суета. 28 лет — это начало жизни. И вы это должны знать лучше меня, вы ведь библиотекарь? Ну вот. Поверьте, боязнь будущего отнюдь не причина горести в настоящем. А ваша надежда уже стучится… вернее звонит. Один человек позвонит. И последующая за этим встреча может решить вашу судьбу. Но при условии, — Дерибасов воздел палец, — при условии отсутствия действия частицы «Ом». С этой минуты неделю не ешьте мясного… Позвольте оставить вам адрес… Только никому не давайте сведений. Я живу у учеников. Время жизни отмеряется посещениями. Захотите понять себя и будущее — спросите Чхумлиана.

Конечно же, Дерибасов забавлялся. Но не на пустом месте. На столе консультанта были отложены пять женских анкет с фотокарточками. Это были счастливицы, на которых, кто-то «положил глаз». Сделал это и Дерибасов, когда консультант выходил. А теперь женщины тянулись от метро к конторе ознакомиться с анкетами избравших их кавалеров и решить — позволить ли сообщить свой телефон.

Естественно, и Алла, и Оленька после встречи с Чхумлианом позволили. И кооператоры дали волю мужской инициативе.

С Зинаидой Владимировной Осоавиахим поссорился глубокой ночью, когда Дерибасову снился пронзительный сон о непреклонной Евдокии. Он как раз обнимал женину спину, припадая к ней, как к дереву, всей сущностью, и уже почти слился со спиной в едином потоке древесного сока, как вдруг за стеной низко и угрожающе, словно пылесос, взвыл Осоавиахим. Он упрекал Зинаиду Владимировну в чреслопоклонничестве и растлении ветеранов труда, грозил Богом и призывал в свидетели мир.

Зинаида Владимировна что-то отвечала, словно играла с кнопкой включения пылесоса — Осоавиахим замолкал и тут же завывал снова.

Воровато лязгнул замок, и Мишель, рванувшись в коридор, успел цапнуть за штанину уходящего в ночь Саньку.

— Ну, дезертир! — свирепо рыкнул Дерибасов.

— Я, дядь Миш, не дезертир! Я свободный гражданин своей страны, и в ее пределах могу идти куда хочу, — виновато объяснял Санька. — А деньги ваши я положил на стол. Кроме, конечно, вот этих 50 рублей, которые верну со стипендии.

Дерибасов задумался. Упускать Саньку не хотелось — в его лице можно было упустить случай. Мишелевская интуиция твердо знала, что Саньку можно положить на нужную чашу весов. Но сейчас Дерибасов не доверял никому, даже собственной интуиции.

— Будем разбираться утром! — объявил он, и Санька не нашел причин для отказа.

Утром восхитительный завтрак-оправдание, называющийся «Осоавиахиму Будулаевичу», съел Мишель. Затем он растрогал Саньку речью о родстве, а после заворожил его открывающимися перспективами.

Санька сник, грустно забрал со стола деньги и вздохнул:

— Ладно, дядь Миша. Только жить я буду в общежитии. Мне теперь учиться надо, а с вами хоть и не соскучишься, но и не поучишься.

Почему в наш век всеобщей телефонизации телеграфу не угрожает гибель? Потому что телеграммы не пахнут. А заплетающийся и запинающийся голос «пахнет» перегаром, даже профильтрованный через телефонные мембраны. И, конечно, позвони после Елисеичевых поминок председатель колхоза «Красная новь» Дерибас Анисимович Назаров в соответствующие инстанции, ему бы строго напомнили об указе о усилении борьбы с пьянством. Но он не позвонил, а, как и обещал своему коллеге — председателю сельсовета, дал телеграмму «о наличии в избе покойного макетов изобретений, имеющих оборонное значение».

Поначалу события развивались вполне мирно — через неделю приехал из района Лаврентий Скуратов, шлепнул Дуню пониже поясницы, походил по избе, пощелкал фотоаппаратом и снова переключил внимание на Дуню. Но после оплеухи Лаврентий обиделся, именем закона выгнал Евдокию Назарову из помещения, а входную дверь опечатал. Гордая и самостоятельная Евдокия жить, как придурок Мишка, под портиком не пожелала и удалилась дожидаться справедливости в Елисеичев сарай.

Однако справедливость торжествовать не спешила. Через два дня приехали трое из Ташлореченска, просидели в доме больше суток, позволили Дуне забрать личные вещи и уехали, опечатав не только дверь, но и окна.

Пока председатель сельсовета Назар Назаров соображал, как найти Евдокии мужа еще до холодов, чтобы вместо опечатанного наследства не восстанавливать ей сгоревшую хату, в Назарьино въехала колонна из трех автомашин. Первой катила черная «Волга».

Евдокия, взяв вилы, застыла у забора, тревожно всматриваясь в сгущающиеся сумерки, готовая дать достойный отпор бесстыже вернувшемуся бывшему мужу Михаилу. Но «Волга», а за ней и «газик» остановились поодаль. Перед Дуней затормозил крытый грузовик с надписью «люди» на брезенте. «Арбатовы!» — со счастливым облегчением прошептала Дуня. Но из кабины что-то рявкнули, и из кузова посыпались солдатики. «Наемники!» — смекнула не пропускавшая программу «Время» Дуня и, ахнув, всадила вилы в покрышку грузовика. Отрезвленная матюгами шофера, она сообразила, что одной бабе с армией не справиться, и огородами кинулась к церкви. Не успел вылезший из черной «Волги» красавец генерал размять ноги и расправить седеющие усы, как над Назарьино грянул набат.

— На звук! — скомандовал генерал.

Немало повидал генерал-майор инженерных войск Гиви Отарович Курашвили за 62 года богатой приключениями, злоключениями и похождениями жизни. И все-таки застыл, пораженный внезапностью зрелища. На воздетом к небу персте колокольни неистово металась женщина, вырывая язык колокола. Развевались волосы и юбка. Казалось, что это ядреное тело звенит и гудит, ударяясь о стены звонницы.

Народ сбегался. Генерал, сидя в машине, недоумевал.

— Евдокия! — раздался мощный, как бы смутно знакомый генералу бас незнакомого священнослужителя. — Чего дуришь?! А ну, спускайся, пока за косу не стащил!

Баба перегнулась через перила и истошно завопила:

— Так Мишка ж вернулся!!! — она обличительно указала на черную «Волгу». — Против всего мира пошел! А с ним наемников целый грузовик! Обороняться надо!

— Подъедь к фонарю! — приказал генерал, слегка обеспокоенный нехорошей паузой и недобрыми взглядами в затемненное стекло. — Надо появиться с наибольшим эффектом, — пояснил он незнакомому местному шоферу, дабы тот не заподозрил его в малодушии.

Генерал вылез из машины. И эффект превзошел все ожидания!

То есть в первую секунду все, как и положено, замерли и подтянулись. Но потом, как с неба, громыхнул все тот же бас:

— Сержант Курашвили! Втяни живот! И воротник застегни!

Вальяжный генерал дернулся, рука его непроизвольно потянулась к вороту, лицо озарила мечтательно-бессмысленная улыбка и, раскинув руки, Гиви Отарович кинулся к батюшке с криком: