Леонид Треер - Вермудский четырехугольник, или Возвращение Редькина

— А мы, думаешь, без инфекции? — Тараканыч усмехнулся. — я недавно с себя бактерию снял. Разглядел невооруженным глазом…

— У меня не было другого выхода, — сказал Мебиус. — Пришлось нарушить закон.

— Но у нас нет крыльев, — заметил Редькин. — И одеты мы не по-хамизонски… Любой встречный заподозрит неладное.

— Вы ошибаетесь, — ответил Мебиус. — Многие ха-мизонцы добровольно удалили себе крылья, ибо они нам бесполезны. Мы уже давно разучились летать из-за сидячего образа жизни. Что касается одежды, то у нас одеваются как кому захочется. Сделайте в мешке отверстия для головы и рук, наденьте на себя — все равно никто не удивится. Однажды, ради эксперимента, я появился на улице вообще без одежды — никто не обратил на меня внимания…

— Драть вас некому, — пробурчал волшебник. — Хиппари паршивые!

Дорога повернула вправо, удаляясь от реки Молибденки и от Мусорных гор. Через полчаса они въехали в Супертаун.

Здесь автор заранее приносит извинения за то разочарование, которое ждет читателя. Дело в том, что существует мнение, что инопланетный город должен поражать своей необычностью. По этой причине фантасты бессонными ночами пытаются строить из всего им известного нечто совершенно неизвестное. Но будем откровенны — удивить человека во второй половине двадцатого века практически невозможно. Это понятно: уже растут дети, которые могут объяснить устройство фотонных двигателей и которые никогда не видели живую лошадь. Не за горами время, когда корова на зеленой лужайке будет поражать читателя гораздо сильней, чем описание новейшей техники. И если мы все же пытаемся рассказать о Супертауне, то лишь потому, что должны неотступно следовать за нашим героем.

Нескончаемый поток автомобилей медленно полз по проспекту. Мебиус попросил спутников пристегнуться, и когда машина достигла главной улицы, где было особенно тесно, она вдруг поднялась на задние колеса и двигалась дальше в вертикальном положении. И все автомобили вокруг ехали в таком же положении.

Коля почувствовал, что дышать стало труднее. Воздух, казалось, состоял из одних выхлопных газов, и кондиционеры не справлялись с очисткой. Высоко над головой, по эстакадам, с визгом и грохотом проносились скоростные поезда. На движущихся тротуарах стояли ха-мизонцы. Многие из них были в противогазах. Каждые сто метров были установлены щиты с броскими надписями: «Если можешь не дышать — не дыши!» На перекрестках сверкали огромные цифры световых табло.

— «Девяносто два процента», — прочел вслух Коля. — Что бы это значило?

— Слепень загрязнения воздуха, — сообщил Мебиус. — При ста процентах выходить на улицу без противогаза запрещается.

Оглушенные шумом, задыхающиеся земляне растерянно смотрели на чужой пугающий мир. Причудливая архитектура Супертауна поразила Редькина, привыкшего к прямым линиям и простым формам родного города. Огромные здания, напоминающие гигантские одуванчики, дома — пирамиды, дома пчелиные соты, чего тут только не было! В одном месте Коля увидел две почти падающие башни. Они кренились в противоположные стороны, и тросы, соединявшие башни, удерживали их от падения.

— Сначала была построена одна из них, — объяснил Мебиус, — но неудачно. И тогда пришлось срочно возводить вторую башню, падающую в другую сторону. Получилось оригинальное сооружение.

Они миновали здание, имевшее форму виноградной кисти с квартирами-ягодами. Здание словно висело в воздухе и даже слегка покачивалось. Время от времени встречались огромные зеркальные кольца, покоящиеся на легких опорах. Оказалось, это были универсальные магазины.

У Редькина на миг закружилась голова. К счастью, машина выехала наконец на более спокойную улицу и приняла горизонтальное положение.

— Что скажете? — не оборачиваясь, спросил Мебиус.

— Это ад! — ответил Сид, взмокший от напряжения.

— Ты бы, крылатый, пустил нас пешком пройтись, — взмолился Тараканыч. — Угорел я в твоем «мерседесе»…

Оставив машину на стоянке, вся компания пошла пешком, держась за Мебиуса, чтобы не отстать. Ха-мизонец остановился у киоска, купил несколько консервных банок с кранами и протянул каждому по банке.

— Глотните чистого воздуха, — сказал он, — а то вы уже посинели.

Он показал, как надо дышать, и земляне, припав к кранам, с наслаждением хлебнули живительный кислород.

— Теперь идите за мной, — сказал Мебиус. — И не отставайте!

Минут через десять они вышли на большую площадь.

В центре ее возвышалось необычное сооружение высотой метров двадцать, напоминающее бутон тюльпана. Здание было построено из розового мрамора, и казалось, его лепестки вот-вот начнут распускаться.

— Храм Цветка! — торжественно произнес Мебиус. — Здесь хранится последний цветок Ха-мизона.

Километровая очередь желающих попасть в Храм извивалась по площади. Тараканыч предложил проникнуть без очереди, но Мебиус ответил, что ожидание встречи с Цветком — это большая радость и торопиться не следует.

— Нужно стоять молча, не думая о пустяках, — сказал ха-мизонец. — И тогда вы почувствуете все величие той минуты, когда шагнете внутрь.

Через три часа, так ничего и не почувствовав, земляне вошли в Храм.

Внутри здания царил полумрак. Высоко под куполом неслышно вращались лопасти вентилятора. Посетители продвигались цепочкой по мягкой дорожке, в которой тонули звуки шагов. Было тихо, лишь временами где-то впереди раздавалось всхлипывание. Нетерпеливый Тараканыч надавил на Сида, и тот помял крыло идущему впереди долговязому ха-мизонцу.

Ха-мизонец обернулся, печально произнес:

— Хоть здесь ведите себя прилично! — и шепотом добавил:

— Совесть надо иметь…

Сид покраснел и так саданул локтем чародея, что тот взвыл на весь Храм. Служитель в белой одежде отделился от стены, приблизился к Тараканычу и строго взглянул на него.

Тараканыч испугался и заплакал навзрыд, бормоча: «Цветочек мой аленький, флауер бьютифуль…» Служитель успокоился и опять вернулся к стене.

Наконец Редькин поравнялся с нишей, освещенной лампами дневного света. В нише, за тонкой сеткой, находился темнокрасный цветок андезия. Это был самый обычный тюльпан, мимо которого мы, земляне, проходим не оглядываясь. Во всяком случае, удивить Колю тюльпаном было трудно. И поразила его не андезия, а совсем другое: лица ха-мизонцев, их взгляды, обращенные к цветку. Они смотрели на растение так, как смотрят на фотографию дорогого человека, которого не вернуть…

Всего десять секунд можно было стоять у ниши. За эти несколько секунд Коля вдруг почувствовал, что тюльпан для ха-мизонцев не просто цветок. Он — символ чистых рек и поющих птиц, ясного неба и спокойных лесов. Он боль Ха-мизона и его надежда.