Владимир Шинкарёв - Максим и Фёдор

САМОЙЛОВ:Тихо! Давай послушаем. (Прослушивают пленку до конца, притоптывая ногами. Самойлов подпевает).

МОТИН:Давай еще чего-нибудь… Таня Иванова у тебя есть?

ПЕТР:Нет.

ЖИТОЙ:Э, жаль! Вот под нее пить, я вам скажу…

ВАСИЛИЙ:Под нее только водку.

ЖИТОЙ:Так, сейчас сколько? Э, зараза – десятый час! Ладно. Все равно портвейн кончился – надо сложиться и в ресторан!

(Все кроме спящего Вовика и Самойлова, выгребают последние деньги, Житой бежит в ресторан. Мотин ставит на магнитофон новую пленку наобум).

МОТИН:Это что такое?

ПЕТР:Эллингтон.

МОТИН:Ты что его маринуешь, что ли?

(Пауза. Некоторое время в ожидании Житого приходится слушать Эллингтона. У всех добрый, расслабленный вид).

ВАСИЛИЙ (Мотину): Ну, нарисовал что-нибудь?

МОТИН:Да так… Времени нет…

ВАСИЛИЙ:А у кого оно есть? Все равно ждать нечего. Тысячи от Блока не будет.

МОТИН (серьезно): Я жду, когда вырастет сын.

ВАСИЛИЙ:А… Сколько ему сейчас?

МОТИН:Года два.

ВАСИЛИЙ:Года два! Ты что, не знаешь точно?

МОТИН:Два года! Ничего я не жду!

ВАСИЛИЙ:Невозможно, чтобы атеист ничего не ждал. Все мы ждем, когда кончится это проклятое настоящее и начнется новое. Были в школе – ждали когда кончим. В институте тоже ждали, мечтали, как бы поскорее отучиться. Теперь ждем, когда сын вырастет, а и того пуще – когда на пенсию выйдем. И самые счастливые – все торопят будущее. Не ужасно ли? Скорее, скорее пережить это, а потом другое, а потом – потом ведь смерть по-вашему?

Будто пловец изо всех сил плывет, плывет как можно быстрее, не обращая ни на что внимания, плывет к цели. А плывет он – что сам прекрасно знает – к водовороту. И этому пловцу предлагается быть оптимистом.

ПЕТР:Но спасительное недумание о смерти?

ВАСИЛИЙ:От чего спасительное? Еще спасительнее тогда сумашествие. Чего мы опять из пустого в порожнее переливать будем? Слышал я – "жизнь – самоцель", "лучше и умнее жизни ничего не придумаешь!" Чего же вы все ждете?

ПЕТР:Чего это Житого долго нет?

МОТИН:Господи! Как мне все надоело!

(Пауза. Мотин задремывает).

ПЕТР:Го Си писал: в те дни, когда мой отец брался за кисть, он непременно садился у светлого окна за чистый стол, зажигал благовония, брал лучшую кисть и превосходную тушь, мыл руки, чистил тушечницу. Словно встречал большого гостя. Дух его был чист, мысли сосредоточены. Потом начинал работать.

Или художник Возрождения – он два дня постился, потом только после долгой молитвы, прогнав всех из дома, подождав, когда пыль осядет, брался за кисть.

Вот Мотину хочется только так.

Между прочим про Го Си мне рассказал Максим. Ну, знаешь, в какой обстановке: в их засранной комнате, в руке никогда не мытый стакан с такой же травиловкой, которую мы сейчас пьем.

Для чего нужна была эта древняя чистота? Чтобы внешне не отвлекало. А мы, может, достигли сосредоточенности? Что и внешне не важно? У Ахматовой вспомнил что-то такое: "Когда б вы знали, из какой-же грязи стихи растут, не ведая стыда…"

(Василий не выдержав, смеется).

ПЕТР:Ты чего?

ВАСИЛИЙ:Достиг он! (смеется).

ПЕТР:А чего?

ВАСИЛИЙ:Ничего. Ты все верно говоришь, Петр, дай я тебя поцелую. Ты фаустовский человек, Петр, фаустовский. Что-то я про Фауста хотел… Да! Это Максим тебе рассказал про Го Си?

ПЕТР:Ну?

ВАСИЛИЙ:А откуда он знает? Откуда ему знать?

ПЕТР:Знает и все тут.

(Пауза).

САМОЙЛОВ:Петр, я полежу на кровати до Житого?

ПЕТР:Давай.

ВАСИЛИЙ (неожиданно пьяно): Хочешь, Петр, я тебе скажу, кто Пужатого убил.

ПЕТР:Не ты ли уж?

ВАСИЛИЙ:Я? Да нет, не я. Максим убил.

ПЕТР (смеясь): А ты, брат Карамазов, научил убить?

ВАСИЛИЙ:Вот почему Кобота не забрали? Ведь очевидно, что надо забрать. Почему?

ПЕТР:Ну почему?

ВАСИЛИЙ:А ты что, не замечал за Максимом ничего странного? Я еще в самом начале заметил, когда Кобот только вселился. Помню, заходит он раз, про уборку что-то говорит, что давайте графики вывешивать, кто когда пол моет, а потом спрашивает Максима: "А ты где работаешь?" Максим, вижу, рассердился, говорит ему: "А ты где работаешь?" "В МЕХАНОБРЕ". "Ну так и сиди в своем МЕХАНОБРЕ".

ПЕТР:Ну и правильно ответил.

ВАСИЛИЙ:Все правильно, дзен дзеном, а я думаю – действительно, где это он так работает, что деньги есть каждый день пить?

ПЕТР:Ой, да сколько можно про это? При чем здесь Кобот?

ВАСИЛИЙ:Кобот ни при чем, а вот откуда они с Федором могли в Японию поехать? Или вот такую вещь возьми: сколько лет Федору? Лет сорок от силы. Ну, положим, родился он до войны, да хоть в двадцатых годах. Так как же он мог быть связан с подпольщиками еще до революции?!!!

ПЕТР:Василий, ты что? Ты все так прямо, оказывается, и понимаешь?

ВАСИЛИЙ:Ладно, положим – это ладно… Но в Японии они точно были. Ну не перебивай меня, мне самому разобраться надо. <���ик> Короче я вскоре… Ну не вскоре, а сейчас вот… Догадался, что с Максимом в явной форме произошло то, что со многими из нас проишодит незаметно. Максим уступил свою душу дьяволу.

Не знаю, когда и почему, скорее всего быстро и необдуманно, как все важное в нашей жизни – бац! Бац! – посмотрим, что получится? Как вчера пил, так и сегодня пьет.

ПЕТР:Да откуда, почему…

ВАСИЛИЙ:По кочану! Не перебивай, посил. А может он вообще не понял, что получает, а что отдает? Проснулся на утро, дьявол ждет приказаний: "Что тебе, Максим, угодно?" – "Да вроде ничего не угодно. А нет, закурить хочу." – "На, пожалуйста, закури. Может, пивку?" – "А что и пивку можешь достать? Ну, сбегай." Вот, так может, за папиросу и кружку пива Максим отдал душу. Впрочем, бывает, что и очень умные люди отдают ее, ради красного словца.

Ну, конечно, дьявола так не устраивает, получается, что и сделки никакой не было. Ведь зло и потеря души – когда дьявол может действовать через человека. Понятно? Сам факт договора ерунда, главное – дела, свершенные человеком, вследствие этого договора, понял? Дьявол готов и без договора помогать, лишь бы помогать – человек и так потерял душу.

ПЕТР:Зло есть наказание самого себя.

МОТИН (приподнимая голову со стола): Все в мире грязь, дерьмо и блевотина, только живопись вечна. (Опускает голову на стол).

ВАСИЛИЙ:А? Да. Так вот, задача дьявола – дать Максиму понятие о пути зла.