Семен Нариньяни - Со спичкой вокруг солнца

Полоса «Весь комсомол строит Магнитку» напечатана, а моей статьи на этой полосе нет. За что мне такая обида? Не за что!

Иду вдоль Китайгородской стены, сворачиваю у Москвы-реки направо, потом еще раз направо и дальше прямо до Лубянской площади. В прошлый раз мне хватило половины круга, чтобы прийти в себя, а сегодня я заканчиваю второй и все без толку. Сто раз спросил себя: за что? И сто раз ответил: не за что!

Чтобы сменить пластинку, отвлечься, захожу в пивную «Беларусь» на Солянке. По вечерам в пивной выступает цыганский хор. Сижу за столиком, пью пиво, слушаю цыган. С кем-то разговариваю, спорю. А спросите: с кем, о чем? Не помню. Все в полумраке, в табачном дыму.

За что? Не за что!

И вдруг одна точка в табачно-пивном мареве просветляется. Будто кто-то отдышал дырочку в замерзшем окне. И я вижу в эту дырочку знакомое лицо. Зойку. Вижу, как она пробирается между столиками, подходит ко мне. Слышу, как говорит:

— А ну дыхни!

— Пожалуйста.

— Говори, сколько кружек выпил?

— Постой, а кто сказал тебе, что я здесь?

— Мы тебя с семи часов всем отделом ищем.

— Зачем?

— Зам велел. Ты ему срочно понадобился.

— Не пойду.

Зойка берет меня, как маленького, за руку и выводит на улицу. И я, как маленький, иду за ней, потом бегу.

Хороший Зойка человек. Ну кто я ей? Брат? Сват? Никто. А она который уже день возится со мной. Ходила по магазинам. Теперь бежит вверх от Варварской площади до Лубянской. А тут большой подъем. Бежать трудно.

Наконец мы в редакции. Я иду к кабинету зама, а Зойка снова хватает меня за руку и ведет в конец коридора к мужской уборной.

— Зайди умойся. Вытаскивает из сумочки расческу.

— Причешись.

Захожу, умываюсь, причесываюсь. Затем Зойка ведет меня поближе к электрической лампочке.

— Сядь.

Сама поправляет, расчесывает мне волосы.

— Боюсь я за тебя, Степа. Зам из-за нескольких кружек пива может раздуть целое дело. А ну дыхни.

Я дышу.

— Держись подальше от зама. Старайся в его сторону не дышать.

— Все будет в порядке.

Зойка вытаскивает из сумочки какую-то склянку. Смачивает капелькой палец и проводит у меня под носом черточку. Потом ставит три мокрых точки. Две на лбу и одну на подбородке. Редакционный коридор становится сиреневым садом.

— Держись спокойно, с достоинством, даже если зам скажет тебе что-нибудь обидное. Пусть он видит, чувствует — ты сильнее его. Ладно?

— Все будет в порядке, — говорю я Зойке и толкаю коленом дверь в кабинет зама.

— Добрый вечер.

— Наконец-то. Где ты был?

— В пивной «Беларусь», на Солянке.

— Не делай юмор.

— Хочешь, дыхну.

Я сознаю, что делаю глупость, и все равно делаю ее. Подхожу почти вплотную к столу зама и дышу в его сторону.

Но между мной и замом защитной полосой становится сиреневый сад.

— Сейчас двадцать два часа, а ты ушел в семнадцать…

— Я был в пивной «Беларусь», на Солянке, — тупо настаиваю я на своем.

— Где бы ни был настоящий журналист: в театре, на свидании ли, у чужой жены…

— Я был в пивной «Беларусь», на Солянке.

— …он обязательно сообщит редакции адрес, номер телефона, чтобы его сразу можно было найти, вызвать.

— Я был в пивной «Беларусь», — еще раз заявляю я.

Входит Юзеф, помощник зама. Докладывает:

— Звонит выпускающий.

Зам не слушает помощника. Он внимательно оглядывает его, потом меня и говорит:

— В прошлом году ты, Степа, был одного роста с Юзефом, а в этом стал выше.

— Я был в пивной «Беларусь», на Солянке.

Я лезу на рожон и, кажется, зря стараюсь. Зам давно догадался, где я был и что делал. Но вместо того чтобы стряпать из-за нескольких кружек пива дело, он старательно ищет пути к примирению.

— Интересно, Степа, на сколько ты вырос за этот год?

— На два номера.

Наконец-то я оставил пивную на Солянке в покое.

— На каких два номера?

— Сандалий «Скороход». В позапрошлом году у меня был сорок первый размер, в этом пришлось купить сорок третий.

— Ха-ха. А ты, Степа, как конферансье Гаркави. Тоже умеешь делать юмор.

Я не был как конферансье Гаркави. Я не умел делать юмор. Для юмора нужно что-то придумывать, выкручивать, а я всегда говорил лишь то, что есть. А вот с замом, как ни туго вертелись нынче в моей голове шарики, я ясно видел, что-то стряслось. Три дня назад в бильярдной зам готов был четвертовать меня, а сейчас льстил, протягивал на дружбу руку.

— Звонит выпускающий из типографии, — снова говорит Юзеф. — Газета уже сверстана, а подвала нет.

— Будет подвал.

— Чтобы не задерживать номер, выпускающий предлагает подвал отложить на завтра, а сегодня поставить рецензию на премьеру в театре Мейерхольда.

Зам не отвечает. Он вытаскивает из кармана два бильярдных шарика и начинает жонглировать ими. Минуту длится пауза.

— Что сказать выпускающему?

— Ждать.

Юзеф уходит.

— Где твоя статья, Степа?

— Какая?

— Из полосы «Весь комсомол строит Магнитку».

— Здравствуйте Сам порвал, кинул в корзину…

— Копию ты сохранил?

Я задумался. Дать заму копию или сначала посоветоваться с Макаром?

— Не тяни, Степа. Из-за твоей статьи номер задерживается.

— Брось разыгрывать.

— Честное слово.

Я снял с головы тюбетейку и хоть знал, что тюбетейкой не вытираются, стер со лба обильно выступивший пот. Потом полез во внутренний карман и вытащил копию злополучной статьи.

— Ты ничего не менял тут?

— Нет!

Зам, не читая статьи, пишет на первой странице: «В номер». Затем вызывает Юзефа.

— Кто дежурит из курьеров?

— Алтунин.

Зам вытаскивает из кармана рубль.

— Пусть возьмет такси и срочно доставит это выпускающему в типографию.

Юзеф бежит с моим подвалом к курьерской. Зам перестает жонглировать бильярдными шариками. Прячет их в карман и говорит уже не заискивающим голосом, а обычным:

— Все, можешь быть свободным.

— Постой, скажи, что случилось?

— Неважно.

— Тебе неважно, а мне очень.

— Твоя статья была забракована, теперь я амнистировал ее. Решил дать Степану Садырину по-хорошему проститься с Магниткой.

— Я не собираюсь уезжать с Магнитки.

— А если тебе предложат?

— Мы дали друг другу слово не уезжать до первой плавки чугуна.

— Кто мы?

— Бригада монтажников.

— Ты теперь не монтажник, а сотрудник редакции и будешь работать не там, где тебе хочется, а там, куда тебя пошлет редколлегия.

— Редколлегия будет только завтра.

— Чтобы не томить тебя, Степа, в неизвестности до завтрашнего дня, я поговорил предварительно со всеми членами редколлегии, и мы опросом приняли решение послать тебя корреспондентом в Дудинку.

Я ткнул кулаком себе в лоб.

— Убей, не понимаю, зачем мне ехать в Дудинку?

— Для твоей же пользы, Степа. Чтобы стать настоящим журналистом, Степа, нужно иметь широкий кругозор, — тоном отеческого поучения, который я так ненавижу, говорит зам. — А ты, Степа, ничего, кроме Магнитки, не видел. Проявляешь в работе вредные тенденции анархо-синдикализма. А Дудинка — это Крайний Север. Новый мир. Новые люди. У Дудинки будущее.