Семен Нариньяни - Со спичкой вокруг солнца

В утреннем издании стенгазеты призывать школьников к новым победам в освоении мировой культуры, а в вечернем подбивать итоги прошедшего дня, подвергая строгому анализу все полученные за день двойки и тройки: уточняя, сколько двоек приходится на долю комсомольцев и сколько на долю беспартийных.

К сожалению, ни одному жителю нашего города так и не удалось узреть, как выглядит школьная вечерка, так как учебный год подошел к концу и неугомонные члены редколлегии «Мира ученика» покинули среднюю школу, чтобы начать учебу в высшей. Все, кроме одного. Ответственного редактора. Правда, редактор тоже начал учиться. Первые два дня он аккуратно ходил на занятия, аккуратно слушал, записывал лекции. А на третий день его неожиданно вызвали в горком комсомола и сказали:

— В городе начинает выходить печатная комсомольская газета «Молодой ленинец Востока». К тебе просьба: сходи помоги ребятам.

— А как университет?

— Горком договорился с ректором. Тебе предоставляется полугодовой академический отпуск. Ходи эти полгода в редакцию, способствуй. Пиши не только сам, помогай ребятам, организуй для газеты юнкоровские письма.

Я пошел и не столько помогал ребятам, сколько учился вместе с ними: постигал азы журналистики.

Ждал, когда кончится полугодовой академический отпуск, чтобы снова стать студентом. А через полгода, словно нарочно, в Ташкент из Москвы приходит сообщение: ЦК комсомола готовится к выпуску всесоюзной ежедневной газеты «Комсомольская правда».

В жизнь нашего поколения «Комсомольская правда» вписалась навсегда и прочно. Сейчас трудно представить время, когда «Комсомолки» не было. Но уже и тогда мы с нетерпением ждали ее. Мы — это мальчики и девочки тех лет. Пятнадцатилетние юнкоры и шестнадцатилетние сотрудники только-только рожденных местных комсомольских газет. И у нас в «Молодом ленинце Востока» сейчас же по получении сообщения из Москвы рождается идея: послать во всесоюзную газету своего человека. Кого? Конечно, самого талантливого и самого опытного. Но опытных и талантливых у нас всего один. Коля Старов. Пошлешь его, и свою газету делать будет некому.

А что, если послать молодого и неопытного?

И вот я еду в Москву, в газету, которой пока нет, но которая скоро должна быть. Меня собирает в дорогу вся редакция. Шапка идет по кругу. Доброхоты бросают в нее кто что может. Один дарит будущему журналисту носки, другой рубаху, третий почти новые, всего два раза латанные штаны. Лишних денег ни у ребят, ни в смете редакции нет, поэтому деньги ссужает горкомовская касса. Завфинхозсектором неохотно кладет резолюцию: отпустить пятьдесят рублей: 27 — на покупку железнодорожного билета, 3 — на дорожные харчи, 20 — на черный день. Эти заветные двадцать рублей мать туго привязывает мне к ноге под штанину, чтобы злые люди не стащили в дороге.

Март. В Ташкенте уже цветет урюк. Температура в тени плюс двадцать. На голове у меня тюбетейка, на ногах сандалии. В таком экзотическом наряде я приезжаю в Москву. А тут разгар зимы. На термометре не плюс, а минус двадцать. Проводник вагона советует замотать уши футболкой, ноги обернуть газетой. Заматываю, обертываю и чуть живой прибываю в ЦК комсомола. В отделе печати меня отогревают, оттирают и сообщают малоприятную новость: «Комсомольской правды» пока нет, и начнет она выходить только через два с половиной месяца.

— Земляки в Москве есть?

— Один имеется.

— Поживи пока, у него. А работу тебе на эти два с половиной месяца обеспечит биржа труда. Сходи стань на учет.

Пошел на биржу труда, а там у каждого окошка длиннющие очереди. Только к вечеру добираюсь до регистратора.

— Имя, отчество, фамилия, профессия?

Прежде чем ответить на последний вопрос, думал не меньше минуты, наконец решился, сказал:

— Журналист!

— Образование?

Учился в университете всего три дня, тем не менее гордо заявил:

— Незаконченное высшее.

Незаконченное высшее не помогло. Биржа ставила на учет журналистов только с законченным высшим и трехлетним стажем работы в московской редакции. А у меня ни того, ни другого, посему меня взяли на учет не как журналиста, а как чернорабочего.

— Наведывайтесь, будет требование, дадим наряд, пошлем.

Наведываюсь дважды на день, требований нет. Двадцать рублей, привязанные под штаниной на черный день, кончились. Положение критическое. Наконец радость: получаю наряд на работу в клуб «Красный Октябрь». Еду к месту назначения, за неимением меди, на трамвайной колбасе. Влетаю в клуб, а директор широко разводит руками. Клуб требовал чернорабочего, а биржа труда прислала мальчика в сандалиях и тюбетейке. Ну как погонишь такого на крышу с лопатой очищать снег? Директору жалко мальчишку, и он на всякий случай спрашивает:

— На рояле играешь?

— «Светит месяц», вальс «Амурские волны».

Играл я плохо, по слуху, но добрая душа директор не стал требовать свидетельства об окончании консерватории и зачислил будущего сотрудника «Комсомольской правды» в штат клуба тапером третьей руки. И тапер добросовестно играл вальс «Амурские волны» под немой кинофильм «Индийская гробница», шесть серий в один вечер.

В тех местах картины, где магараджа вел себя как деспот и эксплуататор — то ли глумился над индийскими девушками, то ли бил индийских юношей стеком, — зал дружно кричал таперу:

— Давай «Варшавянку», «Конную Буденного»!

И я давал. Не жалел сил. В такие моменты к роялю подходил директор клуба и говорил таперу на ухо:

— Играешь невпопад, но политически правильно!

Я и сам понимал, что политически правильно. После «Варшавянки» и «Конной Буденного» мне, как и моим сверстникам, сидящим в кинозале, становилось легче. Мы чувствовали себя так, словно выполняли свой долг перед голодными народами мира. Еще бы, магараджа предупрежден и пусть за последствия отвечает сам.

Двадцатого мая 1925 года тапер третьей руки, полупив расчет в клубе «Красный Октябрь», по Солянке, 12, отправился на Ваганьковский переулок, дом № 5. Здесь начинала свою жизнь «Комсомольская правда». И хотя Ваганьковский переулок был в центре города, рядом с Ленинской библиотекой, а не за Краснопресненской заставой, читатели часто путали и присылали письма во всесоюзную газету по такому странному адресу: Москва, Ваганьковское кладбище, редакции «Комсомольской правды».

Начинала свою жизнь «Комсомолка» очень скромно. В трех или четырех комнатах небольшого, одноэтажного домика. В каждой комнате стояло два-три стола. А каждый стол — это целый отдел: комсомольский, пионерский, деревенский. Одну сторону стола занимал заведующий, другая делилась между двумя сотрудниками — левый угол одному, правый — другому.

В отделе информации было не два сотрудника, а восемь, поэтому нам с Мишей Розенфельдом, как самым молодым и самым неопытным, не досталось даже углов, и мы устроились вдвоем на одном подоконнике в коридоре.