Мартти Ларни - Вечные будни

Он медленно идет мимо парников с рассадой к томатной теплице и у входа в нее садится на опрокинутый ящик от лука. Справа, метрах в двухстах, видна красивая дача хозяина. Там на веранде граммофон играет что-то грустное. Музыка действует на Отто успокоительно, навевая воспоминания о былом, то тихо грустные, то щемяще тоскливые. Он чертит пальцем босой ноги замысловатые фигуры на сухом песке дорожки, зажмуривает глаза и отдается нахлынувшему прошлому.

Тридцать три года тому назад Отто Харьюслуома отправился из родного Пэлькене в большой свет. К тому времени он уже не был сопливым мальчонкой из убогой избушки на горушке, которого хозяева звали колченогим и гоняли на болото пасти коров, а стал видным, крепким парнем, недавно окончил садово-огородное училище и мог уже носить крахмальные воротнички с бабочкой «кис-кис». Он рано осиротел, и потому доброхотный хозяин счел чуть ли не долгом своим помочь младшему отпрыску семейства Харьюслуома выбиться в люди. Он отдал парнишку в сельскохозяйственную школу, а затем в садово-огородное училище, заплатив за весь курс обучения. Парень делал неплохие успехи у очага знаний и, получив свидетельство об окончании специального училища, отправился в Хельсинки с ясной душой и большими надеждами. У него не было ни отца, ни матери, но он умел беззаботно насвистывать. Его беззаботность, однако, незаметно исчезла после первого же года работы в «Коммерческом садоводстве братьев Сувио» близ Хельсинки.

Шла первая мировая война. «Коммерческое садоводство братьев Сувио» было тогда еще мелким производителем открыто растущих цветов и корнеплодов. Братья, из которых старший исполнял роль хозяина, усердно трудились на грядках и у парников. От зари до зари. В поте лица своего.

В те времена у братьев Сувио не было еще возможности держать наемную рабочую силу. После долгих раздумий они наняли на постоянную работу Отто Харьюслуома, который за три месяца испытательного срока показал свое усердие и выносливость. Но на летнее время братьям приходилось привлекать дополнительные рабочие руки. Надо было героически сражаться с полчищами сорняков, поливать грядки, полоть и прореживать овощи, корнеплоды и цветы. С такой работой отлично справлялись деревенские мальчишки-подростки — все, у кого была упругая спина и цепкие пальцы.

Война затягивалась, и урчащий голод наступал на Хельсинки со всех сторон. Коммерческая фирма Сувио расширяла производство. Закладывались новые парники, строились теплицы. А заодно приходилось увеличивать и постоянный рабочий персонал. В один прекрасный день в комнату к Отто подселили конюха Сайнио, который должен был отвозить продукцию садоводства в город, и Теутори — специалиста по выращиванию томатов и огурцов. В те же времена число постоянных работников пополнила и Элма — рослая, по-деревенски здоровая девушка из Саво. Появление Элмы в этом обетованном царстве унавоженной земли означало для молодого Отто перемену жизни. Он испытал то, что каждый когда-нибудь испытывал и что должен когда-нибудь испытать.

Началось это при несколько странных обстоятельствах. Был жаркий июльский день. Земля трескалась от сухости, но царю небесному и в голову, видно, не приходило выслать обоз дождевых облаков, чтобы напоили влагой жаждущие грядки. По целым неделям приходилось поливать из леек, вручную. Так и в тот день. Элма и Отто были откомандированы на полив большого томатного участка на самом краю садоводства. Там, в лощине, где сходились главные дренажные канавы, было выкопано углубление — большой продолговатый бочаг, из которого черпали воду ведрами и лейками. Такой труд был бы, возможно, не в тягость, а в удовольствие, если бы его хватило на час. Но после шести часов никакого удовольствия он уже не доставлял.

Чувствуя, что плечи у него разламываются, Отто присел отдохнуть на травке у воды. Девушка бросила на него вопросительный взгляд, но ничего не сказала, продолжая работать, как заведенная машина. Она спускалась к воде по дощатым ступенькам, наклонялась, чтобы наполнить две огромные лейки, и скорее бежала с ними на грядки поливать страждущие томаты. Отто подивился ее выносливости, не смея признаться, что у самого руки отваливаются. Когда Элма снова пришла с порожними лейками, он инстинктивно опустил глаза, и тут на зеркальной поверхности воды он увидел нечто, от чего кровь прихлынула у него к голове. Тогда он впервые посмотрел на девушку внимательным взглядом, и вдруг для него словно прояснилось, что Элма не лишена привлекательности и женской красоты. Прежде он этого не замечал. Он видел лишь ее большие руки, плотные, крепкие икры и широкие ступни, которые напоминали ему лапы водяной птицы, когда она шлепала босиком по мягким земляным дорожкам между грядками.

Отто все сидел над бочагом, ожидая, что Элма снова придет наполнять лейки. Она пришла и метнула на него сердитый взгляд. Ничего не сказав, однако, она решительно шагнула на ступеньку. А парень снова поглядел в воду. И почти невольно у него сорвалось:

— Элма, неужели у тебя нет… этих, то есть…

Природно здоровые щеки девушки вспыхнули ярким румянцем. Опустив на ступеньку лейки, она быстро оправила подол юбки, с которого каплями стекала вода, и с обидой сказала:

— Свинья! Иди-ка лучше работать!

— Да ты не сердись. Теперь уж я все равно знаю, что у тебя нет…

— Замолчи! Небось, есть.

— Да нет. Погляди, вон, на воду между ступенек, так и увидишь.

Она взглянула и, быстро взбежав наверх по лестнице, подхватила свои лейки и со всех ног помчалась к томатным грядкам. Тут он заметил свою глупость и, разозлившись на себя, на свой нескладный язык, зачерпнул полные лейки воды и принялся за работу с остервенением.

Часа два они так и работали, не сказав друг другу ни звука. Отто чувствовал себя виноватым и жалким, но, как ни старался он, как ни собирался с духом, какие ни придумывал слова, неподатливые, тугие губы не могли ничего произнести вслух. Право же, он хотел, но не мог. Не то чтобы у него не было силы воли, — ему не хватало решимости сказать первое слово, то есть того, что называется инициативой. Лишь потом, когда последние растения получили свою порцию влаги, он вымолвил наконец:

— Неужели ты совсем не устала?

— Нет, — ответила она, как отрезала.

— По-моему, эта поливка — слишком тяжелая работа для женщины. Да и мужчину может измотать вконец.

— Вот как?

Ничего больше она сказать не пожелала. Тем и закончилась их беседа на этот раз. Молча направились они к теплицам, и, когда подходили к упаковочной, хозяин вышел им навстречу, чтобы объявить об окончании рабочего дня.

В тот вечер Отто чувствовал себя ужасно разбитым и нигде не находил покоя. Двенадцатичасовой рабочий день вытряхнул из него все силы, вымолотил, как сноп, но простодушный бедняга не мог удовлетвориться своим ложем. Сайнио и Теутори удивлялись его молчанию. А Отто смотрел в открытое окно и питал мечту зыбкими воспоминаниями дня. В воздухе веяло прохладой. Убегающий день стягивал за темную кромку леса последние остатки зари, а наступающий вечер крался по земле неслышно, как кошка.